Книга Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945 - Вольфганг Отт

— Пеленг?

— Тридцать градусов, господин капитан-лейтенант.

— Кормовые сигнальщики свободны.

Два моряка покинули кают-компанию.

— У меня к вам один вопрос, Витгенберг. Утвердительный ответ упростит дальнейшую процедуру. Вы спали?

— Господин капитан-лейтенант, убедительно прошу вас взять назад свой вопрос.

— Это еще почему?

— Потому что я расцениваю его как оскорбление.

— А мне глубоко безразлично, как вы его расцениваете. Я жду ответа.

— Тогда я убедительно прошу вас передать мое дело в трибунал и…

— Не беспокойтесь, трибунал от вас никуда не уйдет. Можете рассматривать наш разговор как предварительное слушание. А теперь я вас в последний раз спрашиваю: вы спали? Да или нет?

— Нет.

— Тогда объясните мне, почему пропустили самолет?

— Я не могу этого объяснить, господин капитан-лейтенант.

До этого момента Лютке задавал вопросы обычным, слегка презрительным тоном, словно этот разговор был простой формальностью, и старпом испытывал его терпение. Он был уверен, что виноваты во всем вахтенные. Мягко, осторожно, как будто ожидая, когда противник попадет в ловушку, он спросил:

— Какая была видимость?

— От четырех до пяти миль, господин капитан-лейтенант.

— Атмосферные условия?

— Дымка. Клочья тумана, господин капитан-лейтенант.

— Высота облачности?

— От 900 до 1200 метров, господин капитан-лейтенант.

— Очень хорошо. — Голос командира снова зазвучал громко. — Предположим, самолет атаковал нас по кратчайшему пути. Должен сказать, что это кажется мне совершенно невероятным. Система радиопротиводействия должна была бы зафиксировать его появление. Но давайте предположим, что он так и летел — тогда при описанных вами атмосферных условиях вы должны были заметить самолет на расстоянии 600–700 метров и на высоте не менее 900 метров. Это ясно?

— Да, господин капитан-лейтенант. Но самолет летел не по прямой. Он шел над облаками, потом пробил их и вынырнул на высоте 450 метров над нами, сбросил бомбу и снова скрылся в облаках.

— Если это так, то его, должно быть, пилотировал святой дух.

— Я ничем не могу объяснить этот случай, господин капитан-лейтенант.

Лютке вытащил руки из карманов и выпрямился на банке. Он наклонился вперед, поставил локти на стол и уперся подбородком в ладони. Он посмотрел на старпома так, как будто видел его впервые. Потом он спокойно, таким тоном, каким успокаивают расстроенное дитя, произнес:

— Витгенберг, дело не в вас и не во мне, и даже не в нашей лодке. Мне надо знать, какова вероятность повторения подобных случаев.

Молчание было прервано звуком открывшейся двери.

— Новая вахта просит разрешения пройти.

— Не разрешаю.

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

Дверь закрылась. Слышно было, как моряки вернулись в носовой отсек.

— Но вы ведь слышали звук моторов?

— Только когда самолет уже удалялся, господин капитан-лейтенант. Когда он приближался — не слышал.

Командир взглянул на Тайхмана. «Если хочешь знать, что я слышал, — подумал Тайхман, — спроси меня, а не смотри, черт бы тебя подрал».

— А вы слышали звук моторов?

— Да, господин капитан-лейтенант. — Тайхман сделал паузу. Ему хотелось немного помучить командира. И когда Лютке уже собирался задать второй вопрос, произнес: — Но после того, как бомба уже упала. До тех пор самолет шел при выключенных моторах.

— Какая чушь! Откуда вы знаете, что моторы были выключены? Вы можете сказать только одно — я, старший мичман такой-то, не слышал звука моторов, но я запрещаю вам делать поспешные выводы о том, почему вы их не слышали. Понятно?

— Да, господин капитан-лейтенант.

— Кормовых сигнальщиков ко мне.

Когда они явились, командир спросил их, слышали ли они звук моторов. Оба ответили то же самое, что и старпом. Лютке отпустил их. В дверь кают-компании просунул голову радист и сказал:

— Кок передает командиру — обед готов.

— Меня это не интересует.

— Прошу разрешения подавать, господин капитан-лейтенант.

— Не разрешаю. И если еще кто-нибудь попробует мне мешать, я его накажу. — Повернувшись к старпому, он сказал: — Я доложу об этом происшествии командованию. Вы будете держать ответ перед ним.

— Я отвечу, господин капитан-лейтенант.

И тут Лютке взорвался:

— Вы — вы — вы! Ответите вы или нет, не имеет ни малейшего значения. Вы, похоже, не понимаете, что это значит! — Он вскочил и подлетел к старпому: — Если то, о чем вы утверждали, правда, то нам всем надо переходить в армию. Для подводного флота война закончилась! Неужели вы, глупцы, этого не понимаете?

Дверь, ведущая в центральный пост, открылась; инженер-механик пробормотал:

— Прошу прощения, — и прошел через кают-компанию в передний отсек.

— Я же приказал не мешать мне, черт бы вас всех подрал!

— Последний анализ топлива оказался неправильным, — сказал Ланген матросам в переднем отсеке. — Получше натирайте рукоятку мелом.

Он прошел назад через кают-компанию. От подобной наглости командир лишился дара речи. Ланген это заметил и бросил на ходу:

— Это очень важно.

— Что важно, а что не важно, решаю здесь я; вы, кажется, забыли об этом.

Инженер-механик обнажил свои лошадиные зубы — трудно было сказать, улыбается он или всего лишь удивился — и сказал:

— Тогда, пожалуйста, решите, что делать с обедом. Становится холодно.

С этими словами он закрыл дверь. «Какой дипломат, — подумал Тайхман, — и какой жизнерадостный характер. С этим человеком мы собьем спесь с нашего старика». Но, увидев лицо командира, застывшее от отчаяния, он перестал думать…

— Все свободны. Пусть подают обед. Всплыть на перископную глубину. Приготовиться к всплытию.

Командир произносил эти слова медленно и механически; мысли его были далеко. Он ушел в свою каюту и сел на койку. Когда подали обед, он встал и задвинул штору.

После обеда Ланген поднял лодку на перископную глубину. Он доложил об этом командиру, но тот ничего не ответил. Через некоторое время Тайхман вошел в каюту командира, отодвинул штору и произнес:

— Лодка готова к всплытию, господин капитан-лейтенант.

Но Лютке сидел на койке неподвижный, словно статуя, ломая голову над вопросом, на который не было ответа. Он не слышал слов Тайхмана.

— Лодка готова к всплытию, господин капитан-лейтенант.