Книга Тьма над Лиосаном - Челси Куинн Ярбро

— Поясню на примере, — продолжил он. — Вы сейчас злитесь на меня за зерно и в то же время довольны растяжкой.

— Ах, Сент-Герман! — Ранегунда прыснула как девчонка и потрясла головой, унимая себя. — Меня злит еще то, что я так открыта для вас. — Она выпрямилась и пошла к нему, уверенно опираясь на слабую ногу. Растяжка, сгибаясь, легонько позванивала, но звон этот глох под юбками и слышен был только ей. — Надеюсь, я поступила правильно, уничтожив львиную долю наших припасов. Но меня это очень тревожит, как и всех, особенно наших крестьян. Я не могу сердиться на них, ведь именно они трудятся на полях. От зари до зари — лелея каждый росток, каждый колос. Им трудно поверить в вашу легенду.

— Это не легенда, — возразил он, и глаза его помрачнели.

— Но если помешательство вновь придет к нам…

Она вскинула вверх обе руки — в знак абсолютнейшего бессилия перед подобной напастью.

— Помешательство поражает лишь тех, кто употребляет в пищу плохое зерно. Болезнь не передается по воздуху. В данном случае никаких испарений не существует.

Ранегунда остановилась перед ним, заглянула в глаза.

— А ну как это ошибка? Маргерефа Элрих тогда непременно обвинит меня в черном предательстве. Как он поверит, что я хотела спасти Лиосан?

Ответ был произнесен ровным тоном:

— Если я не прав, значит, более двух тысяч лет прожито мною впустую.

Она потянулась к нему, обхватила за плечи.

— Я верю тебе, Сент-Герман. Это рожь.

Он, не удержавшись, поцеловал ее в бровь.

Какое-то время оба молчали.

Наконец Ранегунда все же заметила:

— Но крестьяне все равно будут ворчать.

Сент-Герман, отступив на шаг, усмехнулся.

— Иные улыбки страшнее ворчания, — сказал, морщась, он.

— Что?.. — Она поняла: — Пентакоста?

— Да.

— Она опять подходила к вам?

— Да, — был ответ. — Показала ткань, из какой хочет скроить мне камзол. Подозреваю, мы с вами ее уже видели, когда заходили в швейную как-то ночью. Помните?

— Конечно, — ответила Ранегунда. — Это заговоренная ткань. И вы примете этот камзол?

— Разумеется. — Он вдруг пришел в хорошее настроение. — Это поможет мне хотя бы на время отделаться от нее. Заговоры ведь срабатывают не сразу. Увидев меня в своем камзоле, она решит, что все в порядке, и будет ждать, когда я к ней приползу.

Голос Ранегунды стал тихим и напряженным:

— А если ее волшба сломит вас? Что будет тогда?

Он понял, что шутки надо оставить, а потому очень серьезно сказал:

— Если волшбой вообще можно чего-то добиться, то лишь от обыкновенных людей, а не от тех, кто разломил печать смерти. Простой человек поддается внушению, вампир — никогда.

Она зябко поежилась.

— Именно такой я и стану? Вампиром?

— Да. После смерти. Если, конечно, спина ваша будет цела. Нам страшны лишь топор, булава и огонь — остальное не важно. — Голос его был тих и ровен, ибо ему в своей долгой жизни не раз доводилось наставлять новичков. — Если вас не сожгут или не разрубят на части, вы подниметесь из могилы и начнете жить сызнова, изнывая от жажды, утолить которую в полной мере способна лишь страсть.

— Я стараюсь вообразить себе это, но не могу, — ответила Ранегунда. — Я гляжу на мужчин, но ни к одному из них меня совершенно не тянет. — Она подалась вперед и понюхала его шею. — Вот запах, который меня возбуждает. У других его нет.

Он пригладил ей волосы.

— И не будет, пока ты не переменишься.

Она вместо ответа впилась в его губы и тут же отпрянула.

— Это неблагоразумно, — прошептал он, движением подбородка указывая на дверь. — Там много глаз.

— Слишком много, — согласилась она; щеки ее пылали, а взгляд подернулся поволокой и чуть мерцал, как разогретая сталь. — Слишком многие ждут, когда мы оступимся. Ингвальт, Дуарт, кое-кто из солдат.

— А еще брат Эрхбог, — добавил Сент-Герман. — И Пентакоста.

Ранегунда перекрестилась.

— Как тут уцелеть?

— Только утроив осмотрительность, — менторским тоном произнес Сент-Герман и улыбнулся: — Но… не отказываясь друг от друга. Я приду позже, когда все уснут.

Ранегунда кивнула.

— Когда все уснут.

— После смены ночных караулов, — уточнил он и пошел к двери.

Она остановила его, задав последний вопрос.

— Известно ли Беренгару, что Пентакоста кроит вам камзол?

Сент-Герман пожал плечами.

— Не знаю.

Она хотела сказать еще что-то, но передумала и махнула рукой, потом вернулась к столу, чтобы поразмыслить, как потолковее объяснить маргерефе Элриху, с чего ей вдруг вздумалось закопать в мусорной куче всю прошлогоднюю рожь. Дело не клеилось, все резоны казались неубедительными, но Ранегунда решила не вставать с места, пока не составит достойный отчет, и весьма удивилась, когда прозвучал обеденный гонг. Получалось, что полдня пролетело впустую.

Ошеломленная, она встала из-за стола, и тут до нее долетели два трубных призыва рожка. От ворот послышались крики, заскрежетала лебедка Ранегунда, накинув плащ, выбежала на плац. Обитатели крепости, спешившие к общему залу, поворачивали к воротам, чтобы выяснить, что привело к ним крестьян в обеденный час.

Как только створки ворот начали расходиться, в образовавшуюся щель протиснулся Орманрих, сопровождаемый Руэлем, Калифрантом и Клевиком. Он торопливо приложил руку ко лбу и произнес напряженно:

— Герефа, ты должна выслушать этих людей.

— Христос Непорочный да явит вам свою милость, — ответила Ранегунда.

Ужас, написанный на лице Орманриха, сбил ее с взятого тона.

— Ну, в чем дело? — грубо спросила она.

Лесорубы обменялись тревожными взглядами. Клевик перекрестился. Но ни один из них не решился заговорить. Лица крестьян были бледны, а Калифранта, похоже, вот-вот могло вывернуть наизнанку.

— Говорите же! — Ранегунда нахмурилась, заметив, что толпа любопытствующих растет. — С чем вы явились?

— В лесу… — наконец решился открыть рот Калифрант. — В лесу мы нашли…

Он умолк, лицо его сделалось совсем белым.

Ранегунда почувствовала, как ужас нарастает и в ней.

— Что вы нашли? Отвечайте!

Вперед выступил Клевик.

— Мы наткнулись на место, где скрывались бандиты. Но кроме них там побывал кто-то еще.

— Старые боги, — прошептал Калифрант. — Или чудовища.

— Чудовища?! — пронеслось по толпе. Многие закрестились.