Книга Крейсерова соната - Александр Проханов

Они жили коммуной, где не торжествовала частная собственность, а вся свалка, со всеми отбросами, была общим достоянием. Здесь господствовал труд – по разгрузке и собиранию нечистот – не всегда добровольный, но всегда вознаграждаемый, согласно принципу: от каждого по способностям, каждому по труду. Сколоченный из старых ящиков стенд с надписью: «Наши маяки» – отмечал отличившихся при разборе мусора, кому удавалось среди испорченной пищи, кислых нечистот и изжеванной оберточной бумаги отыскать какую-нибудь поломанную, чудом уцелевшую вещь, свидетельствующую о великой эпохе. Так островитяне выходят на кромку океана и ждут, не принесет ли волна доску корабля с драгоценным, полустертым именем или бутылку с посланием из другого, бесконечно удаленного мира.

Жили обитатели свалки в пещерах, которые сами же и вырыли в горах мусора. Там было тепло, ибо вечное разложение отходов создавало благоприятный микроклимат. Каждая пещера была рассчитана на одного человека, ибо советские люди презирали коммуналки. Каждое новое жилище строилось сообща согласно социальной программе «Твой дом». В подземной столовой все вместе трапезничали. Старый повар, уволенный из ресторана «Советский», когда там разместился ухарский и купецкий «Яр», готовил великолепные обеды из тщательно промытых и отобранных капустных листьв, выброшенной, но вполне съедобной моркови и картофеля, из мяса и рыбы, которые, при соблюдении известных мер безопасности, можно было извлекать из банок с армейской тушенкой, отслужившей срок годности или из объедков дорогих ресторанов, где пресыщенная публика позволяла себе не доедать жареную осетрину или форель. К обеду подавались также спиртные напитки, тщательно добываемыя из бесчисленных опорожненных бутылок, на дне которых всегда оставалось несколько капель спиртного. Так, одни могли испить водки, другие, красного вина, третьим же, с неизжитыми буржуазными наклонностями, доставалось виски, включая «Джони Вокер».

В подземном актовом зале проводились собрания и съезды, дискуссии на политические темы. По-прежнему актуально звучали доклады по экономике социализма, о международном рабочем движении, о монолитном единстве народов СССР.

Особое помещение, тщательно сберегаемое, было отведено под музей советского быта, куда складывались добытые из мусоровозов предметы, свидетельствовавшие о великой «красной цивилизации».

Среди обитателей Красной Атлантиды, если внимательно всмотреться в заросшие лица, в утомленные вечными трудами, экзотично разодетые и разукрашенные фигуры, можно было узнать тех, кто, казалось, давно почил, напрочь забыт, десятилетия не упоминался в газетных статьях и телепередачах, как если бы его не было в живых.

Так, например, здесь проживал герой космических исследований, автор марсианского проекта, согласно которому в первое десятилетие двадцать первого века советские люди должны были построить на Марсе город под названием Москва-2, где были бы свои Красная площадь, Тверской бульвар, Садовое кольцо и Москва-река, для чего предполагалось наполнить водой один из пересохших каналов.

Здесь также коротал старость конструктор знаменитых атомных ледоколов, который задумал новую флотилию столь мощных судов, что они должны были прорубить во льдах коридор прямо через Северный полюс в Америку, что соединило бы два полушария самым коротким путем, дав расцвет всей заполярной цивилизации Советов.

Тут жил строитель установки по атомному синтезу, которая вот-вот должна была заработать, создав неисчерпаемый океан энергии. Но начавшаяся «перестройка» прервала проект, выпила из страны ту энергию, которой ей так не хватало, и огромная установка под стеклянным куполом лаборатории была разобрана на утиль цветных и драгоценных металлов.

Среди рывшихся в отбросах бомжей находился известный в свое время писатель, лауреат нескольких Государственных премий, чьими эпическими романами о подвигах советских людей зачитывалось несколько поколений, их экранизировали и даже превращали в оперы и балеты.

Рядом с ним, на корточках, в надежде отыскать капитель от какого-нибудь сталинского дома, рылся железным крючком известный в свое время композитор, под чьи торжественные марши и гимны шествовали праздничные демонстрации, открывались партийные съезды, проводились юбилеи городов-героев, отмечались годовщины победных битв. Музыка еще иногда звучала, игриво аранжированная проказливыми юмористами, но сам композитор считался давно умершим.

В бригаде бомжей, окруживших очередную, привезенную груду, присутствовали директора некогда огромных заводов, производивших реакторы и турбины, председатели колхозов-миллионеров, кормивших целые области, телеведущие, бравшие официальные интервью у генеральных секретарей. Все были забыты. Заводы-гиганты ржавели без крыш. В недоделанных реакторах, турбинах и космических кораблях росла трава. Земля колхозов была распродана, и на ней новые хозяева устраивали сафари-парки, где пробовали открыть охоту на слонов и жирафов.

Тем не менее деятели великой эпохи были живы, принесли с собой на свалку технические и научные идеи, которые не захотели передать победившей Америке, отказались от грантов Сороса, спрятали скрижали «красной цивилизации» среди мусорных куч, веря, что когда-нибудь они будут востребованы победившими патриотами Родины.

Иван Иванович был явно не последним человеком на свалке. Ему было поручено какое-то важное, непонятное Плужникову дело. В его подчинении находились люди. Ему служил транспорт – автомобиль, собранный стараниями умельцев из остатков полуторки, четыреста первого «Москвича», трофейного «опеля», с двигателем на газу, который добывался здесь же, из гниющих остатков. На этом грузо-легковом автомобиле с красным флажком на радиаторе Иван Иванович несколько раз уезжал куда-то за лес, где раздавались непрерывные чмокающие и чавкающие звуки, словно работала большая невидимая помпа.

Вернувшись в очередной раз, он привез на обед утомленную смену рабочих, которые тут же принялись поглощать лакомый суп из шпрот, партию которых привезли на свалку с таможни. Лукавые прибалты попытались протащить контрабандную рыбешку в столь ненавидимую ими империю, и вся конфискованная партия подлежала уничтожению.

– Если хотите, – обратился Иван Иванович к Плужникову, – мы можем осмотреть склад запчастей, из которых, когда наступит долгожданное освобождение, мы восстановим Советский Союз. Наша великая Родина была замечательной машиной, чертежи которой мы сберегли. Минимально необходимый комплект деталей у нас имеется. Недостающие будут восполнены самоотверженным трудом следующих поколений советских людей.

Иван Иванович был деятелен, с умным блеском трезвых озабоченных глаз, над которыми кустились густые черные брови. Он не был «под хмельком», категорически отказался от порции водки, которую подали к обеду в бумажных, хорошо промытых стаканчиках. Было видно, что вся его натура поглощена каким-то важным, захватывающим делом, которое пьянило его само по себе.

Они прошагали на дальний край свалки, где мусор был утрамбован, посыпан сверху слоем земли, которая начинала прорастать молодой травой. Сквозь незаметный, хорошо замаскированный лаз проникли на глубину, двигались горизонтальной штольней. В стенах были видны спрессованные пивные банки, оберточный картон, сухая штукатурка и похожий на окаменелость скелет собаки с остатками рыжей шерсти. В потолке, освещая путь, горели газовые светильники. Дул ровный подземный сквозняк, обеспечивающий вентиляцию. Они шли довольно долго. Несколько раз их останавливали и спрашивали пароль, пока штольню не преградила бронированная дверь с поворотным замком, какие бывают у военных подземных бункеров.