Книга Компания дьявола - Дэвид Лисс

Она опустила глаза.

— Вы действительно думаете, что я уступила бы мистеру Гордону, дабы получить нужные сведения? Может, он и хороший друг и верный соратник, но устоять перед женщинами неспособен. Я могла бы воспользоваться его слабостью, но, уважая вас, не стала бы расстраивать дружбу, уступив его желаниям.

— Какую дружбу? — спросил я. — Нашу с Элиасом или нашу с вами?

Она широко улыбнулась.

— И ту и другую. А теперь, когда мы все прояснили, давайте поговорим о тетради, которую вы, может быть, все же нашли.

Я замялся. Даже если поверить ее словам — к чему я был-таки склонен, — я все равно не желал, чтобы тетрадь оказалась у Ост-Индской компании. Селия была убеждена в своей правоте и этой убежденностью оправдывала желание заполучить чертежи Пеппера, но мое чувство справедливости заставляло меня воспротивиться.

— Вынужден повторить, что я не нашел чертежей.

Она закрыла глаза.

— Видимо, вас не тревожит то, что французы могут построить станок.

— Тревожит. Всем сердцем желаю, чтобы их планы пошли прахом, но я патриот, мадам, а не слуга Ост-Индской компании. Правительству не следует защищать компанию от гениального изобретения, так я считаю.

— Не могу поверить, что вы способны на такое предательство, — сказала она.

Ее лицо побагровело, исказилось гримасой гнева. Речь шла не просто о проекте, в котором она принимала участие. Было видно, что мисс Глейд предана своему делу. Для нее было чрезвычайно важно, чтобы чертежи попали в руки британского правительства и ни в чьи другие, и она не могла не понимать, что я этому препятствую.

— Это не предательство, — сказал я тихо. — Это справедливость, мадам, и, не будь вы столь фанатично преданы своим хозяевам, вы бы это увидели.

— Это вы фанатик, мистер Уивер, — сказала она, немного смягчившись; я позволил себе надеяться, что, даже не одобряя моих поступков, она понимает: они продиктованы верой в справедливость. — Я-то надеялась, вы поверите мне, поверите, что я действительно знаю, как правильно. Вижу, вы никому не верите. Что еще печальнее, вы ничего не понимаете в современном мире.

— А вы ничего не понимаете во мне, — сказал я, — если полагаете, что, желая угодить вам, я захочу угодить и Ост-Индской компании. Мне приходилось страдать, мадам, и я знаю, что лучше пострадать за правое дело, чем получить леденец в награду за то, что несправедливо. Продолжайте себе охотиться на изобретателей, коли хотите, — я не сумею этому помешать, — но вы ошибаетесь, если думаете, что я стану в этом участвовать по доброй воле.

Ее губы искривила усмешка.

— Вы служили Коббу не по доброй воле, сэр. Вот что понимают в вас слуги вашего короля — вы будете сражаться, и сражаться беззаветно, за дело, в которое не верите, чтобы защитить людей, которые вам дороги. Не думайте, что мы это забудем.

— Но не забывайте также, к чему это выкручивание рук привело: Кобб сидит в темнице, а мистер Хаммонд мертв. Те, кто заставлял меня исполнять их волю, плохо кончили.

Она снова улыбнулась, на этот раз широко, и покачала головой.

— Самое грустное, мистер Уивер, в том, что вы мне всегда очень нравились. Думаю, все могло бы быть по-другому, если бы я нравилась вам. Я говорю не о желании, сэр, какое мужчина испытывает к шлюхе, чье имя даже не потрудился узнать, а о чувствах, которые я испытывала к вам.

И она ушла. Победно взмахнула юбками и удалилась, произнеся эти слова, как нельзя лучше подходящие для финальной сцены трагической пьесы. Она произнесла свою реплику так убедительно, что я и вправду поверил, будто никогда больше ее не увижу, и пожалел если не о своем поведении, то о своих словах. Однако, как оказалось, я видел мисс Селию Глейд не последний раз. Более того, не последний раз в тот самый день.

Элиас прибыл с опозданием всего на полчаса, что по его меркам было верхом пунктуальности. Даже к лучшему, что он припозднился: я успел худо-бедно привести в порядок свои чувства и стряхнуть грусть, одолевшую меня после ухода мисс Глейд.

Я не дал Элиасу засиживаться, и вскоре мы наняли экипаж до Крейвен-Хауса.

— Как мы попадем на собрание акционеров? — спросил он. — Разве нас пропустят?

Я засмеялся:

— Кому придет в голову посещать подобное собрание без дела? Нелепая идея. Что может быть утомительней и скучнее для широкой публики, чем собрание в Ост-Индской компании?

В целом я был прав, хотя в последние годы такие собрания стали вызывать у публики неподдельный интерес и освещаться в газетах. В 1723 году, однако, даже самый отчаявшийся репортер мог рассчитывать найти сенсационную новость скорее в самой захудалой кофейне Ковент-Гардена, чем на заседании совета Крейвен-Хауса. Но если бы такой репортер оказался на сегодняшнем собрании, его усердие окупилось бы с лихвой.

Как я и предвидел, никто нас ни о чем не спрашивал. Мы оба были одеты как джентльмены и ничем не выделялись среди полутора сотен мужчин в темных костюмах, заполнивших зал заседаний. Единственное, что нас отличало от других, — мы были моложе и не такие дородные, как большинство.

Собрание проводилось в зале, специально построенном для таких ежеквартальных встреч. Я уже бывал в этом зале, и тогда он произвел на меня грустное впечатление пустого театра. Сейчас же он был полон жизни — пусть вялой и неторопливой. Некоторые члены совета проявляли к происходящему особый интерес. Они сновали туда-сюда, переговариваясь друг с другом. Но большинство откровенно клевали носом. Один из немногих молодых людей был занят тем, что заучивал наизусть стих на латыни. Некоторые закусывали снедью, которую прихватили с собой, а компания из шестерых смельчаков принесла несколько бутылок вина и оловянные кружки.

В передней части зала была устроена платформа, а на ней подиум. Когда мы входили в зал, какой-то член совета разглагольствовал о достоинствах одного губернатора колонии, чья добропорядочность подвергалась сомнению. Этот губернатор к тому же оказался племянником одного из крупных акционеров, и страсти если не накалились, то в значительной степени разогрелись.

Мы с Элиасом заняли места в заднем ряду, и он тотчас откинулся на спинку кресла и надвинул шляпу на брови.

— Терпеть не могу тягомотину, — сказал он. — Разбуди меня, если случится что-нибудь интересное.

— Можешь уйти, если хочешь, — сказал я, — но если остаешься, не спи, а то я заскучаю.

— Или, скорее всего, заснешь. Скажи мне, Уивер, что, по-твоему, должно случиться?

— Я и сам толком не знаю. Возможно, все, что мы делали, останется без последствий, но я ожидаю своего рода кульминации. Самое главное, судьба мистера Эллершо висит на волоске. Форестер выступит против него, и даже если рука Селии Глейд не будет видна, даже если махинации Кобба окажутся ни при чем, я хочу увидеть собственными глазами, чем все обернется.

— И ради этого ты не даешь мне спать? — спросил он. — И ты называешь это дружбой.