Книга Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так вот, о психологическом портрете моей гостьи. Более всего настораживала ее абсолютная уверенность во всем, касалось то ее высказываний в мой адрес или конкретных поступков. Так себя ведут обычно люди недалекие и ограниченные, у которых нет и тени сомнения в своих поступках. Но при переписке у меня сформировался образ человека чуткого, мыслящего и знавшего о жизни намного больше, чем ее сибирский корреспондент.
Я ли один или вся наша нация воспитаны в духе возвеличивания незнакомца, только что переступившего наш порог. И это отнюдь не пресловутое гостеприимство, которым так славятся братские кавказские народы. Тут заложено что-то большее. Можно вспомнить и о пророках, не воспринимаемых в собственном отечестве. Или о древних странниках, каликах перехожих, желанных гостях в каждом доме. Но все эти примеры вряд ли могут объяснить нашу извечную тягу и поклонение перед зваными да и незваными гостями. Мы верим им на слово и лишь потом, разобравшись, начинаем стучать себя по лбу, бить кулаком в грудь, мол, кто ж знал, кто он таков на самом деле. И дело не в том, что все мы простаки и олухи царя небесного, которых можно легко купить, соблазнить обещаниями, а потом одурачить. Не в этом дело. Русский народ давно привык, что все новшества принимаются правителями нашими не иначе как извне, когда с Запада, а когда и с Востока. Потому и почитание всего чужеземного вошло в плоть и кровь, стало неотъемлемой частью культуры и ничем его уже не изжить. Если даже азбуку нам привнесли извне и религию, и строй государственный, не говоря об одежде, иноязычных словах и обычаях, не от того ли возникло наше подобострастное отношение к любому приезжему из чужих краев человеку, в котором видим если не Миссию, то не иначе как очередного пророка.
…Когда стемнело и разговоры наши как-то сами собой иссякли, возник самый критический момент финальной сцены первого дня знакомства. Как бы шутя, предложил ей расправлять постель, надеясь ускорить развязку затянувшегося спектакля, но она холодно глянула на меня и отвернулась.
«Что-то не так?» — спросил ее, предлагая, пока не поздно, сделать выбор если не на всю жизнь, то хотя бы на несколько ближайших дней.
«И где мне ложиться?» — спросила она.
«Да где пожелаешь, выбор невелик…» — ответил с радушной улыбкой, обведя невеликое пространство своего пристанища.
Но она и не думала подыгрывать, чуть ли не враждебно поинтересовалась, где я ночую. Естественно, на кровати, а не на коврике, как какой-нибудь приблудный пес. В ответ на это признание меня попросили выйти на улицу, пока она не совершит отход ко сну.
Все ясно. С подобным разделом сфер влияния уже сталкивался, и ничем хорошим та ситуация, как помнит читатель, не закончилась. Потому, не желая осложнять ситуацию, вышел на улицу, послушал с крыльца возню запертых в загоне телушек, выкурил сигарету и через некоторое время, медленно приоткрыв дверь, пролез в нее бочком и, не глядя в сторону гостевого диванчика, прошел к своей, стоящей в противоположном углу кровати. Краем глаза, однако, заметил, что она уже легла, натянув одеяло до самого подбородка, и демонстративно отвернулась лицом к стене. Воспринял подобное проявление сдержанности как вызов, близкий к объявлению военных действий. И меня это слегка задело. Не злодей же какой в самом деле, заманивший к себе очередную жертву, чтоб надругаться над ней, а потом лишить жизни и запечь в русской печи.
И тогда у меня родилось неистребимое желание совершить небольшую проверочную провокацию, а там поглядим, на чью сторону отклонятся судьбоносные чаши весов. Тем более еще днем заметил, что она время от времени как бы оценивающе бросала взгляды в мою сторону, и в тех взглядах присутствовал неподдельный интерес одинокой женщины к мужчине, к которому она смело заявилась в дом, хорошо понимая, чем рискует. Может быть, она ждала от меня решительного шага, проявления воли, чувств или чего-то иного, положенного в подобных случаях. Но что-то мешало мне тогда сделать этот самый шаг, приблизиться к ней и провести рукой по коротко подстриженным волосам, свидетельствовавшим о занятости их хозяйки делами более важными, чем собственный облик. В то же время при всей ее, казалось бы, внешней открытости и расположенности к общению и даже некоторой игривости выражений и задорному блеску больших серых глаз появлялся в них иногда неуловимый холодок расчетливости, паучьей целеустремленности завладеть объектом своего внимания, стать полновластной хозяйкой не только тела, но и души намеченной жертвы, не дав той ни малейшего шанса на побег и спасение.
Вполне возможно, то были лишь мои лишенные почвы предположения, но совсем не хотелось, чтоб они подтвердились на деле. Потому решил устроить ей небольшую проверку и окончательно определиться в вопросе наших взаимоотношений. Не пожелав ей спокойной ночи, разобрал свою постель, снял верхнюю одежду и прямиком потопал к диванчику, где и присел с краешку, положив руку ей на плечо. Она промолчала и не произвела не единого движения. Подождал немного в надежде, что рано или поздно в ней проявится женское начало. Даже через одеяло ко мне просачивался жар и мощь женского тела, рано лишившегося мужской ласки и утешения, но не единым движением она не желала проявить свои чувства, если они были. Скорее даже закаменела, напряглась, ощутив мое присутствие, чем и вовсе поставила меня в глупейшее положение. Тогда решительно нырнул к ней под одеяло и попытался прижаться, надеясь на проявление хоть какой-то взаимной симпатии. Не тут-то было! Она ловко двинула своими мощными ягодицами в мою сторону, отчего я в тот же миг оказался на полу, даже не поняв, как это произошло. Видимо, приемчик был давно отрепетирован и опробован на прежних претендентах на ее руку или тело, не знаю как сказать правильнее. Поднявшись, придержал закипающую внутри злость и спросил:
«Ты фригидна или присутствует что другое?»
«Присутствует, — даже не соблаговолив повернуться ко мне лицом, отвечала она, — вернее отсутствует — признания в любви не слышала…»
Вон оно что значит… Любовь ей подавай и никак не меньше! Ну надо же какие мы серьезные и крутые. Без любви вступить в интимные отношения с мужиком, к которому зачем-то ехала через всю страну, она, оказывается, никак не может. А откуда ей, любви-то, взяться? От сырости?
«Так я и предлагаю ей заняться», — попробовал сострить без малейшей