Книга Постнеклассическое единство мира - Василий Юрьевич Кузнецов

286

«Неужели мы так и будем считать универсальным противопоставление природы и культуры?.. Будем ли мы и дальше забывать, что сами выковали эту оппозицию в условиях нашей жизни, и выковали достаточно поздно?.. Надо ли по-прежнему разделять мир надвое, опираясь на ту культуру, что ограничена во времени и пространстве?» [197, с. 118–119].

287

«…Расположение сознания и его образований мы должны представлять в измерении, которое я и называл неразделимым континуумом „бытия – сознания“» [342, с. 89].

288

«…Это скольжение, начинающееся с крайних точек и идущее к центру и дальше вниз, заставляющее вращаться и объекты и субъекты вокруг практики квазиобъектов и медиаторов» [283, с. 149].

289

«Монолитность всякой культуры – иллюзия. Восемнадцатый век кажется нам очень законченной, выразительной и монолитной культурой. Только специалисты помнят, что в этом веке для одного читателя существовало только рококо, а для другого – новомодный Руссо, а третий еще не шел дальше Вергилия и Корнеля, а четвертый упивался лубочной „синей библиотекой“, а многие совмещали и одно, и другое, и третье. Такая же живучая иллюзия, что в русском Серебряном веке все только и читали что Блока: ничего подобного, все читали стихи из журнала „Нива“. Наверное, лучше сказать, что мозаичность – дело дистанции: изблизи она режет глаз безобразными контрастами, а издали сливается в ровный колорит, как у пуантилистов» [131, с. 28–29].

290

«По мере работы над „Волей к власти“ Ницше все больше понимал, что вплотную упирается в границу выразимости, что дальше уже писать невозможно: задача выразить невыразимое не могла иметь лингвистического решения» [402, с. 707]. «„Воля к власти“ осциллирует между произведением и черновиками, между метафизикой и антиметафизикой… С одной стороны, Ницше не закончил эту книгу потому, что не хотел метафизического окостенения своей мысли… С другой стороны, будучи „собранной“ в книжную форму, „Воля к власти“ обладает такой подрывной ницшеанской силой, что разрывает собственную метафизическую ткань и в этих разрывах демонстрирует нам контуры иного, антиметафизического мышления. „Воля к власти“ словно мерцает между бытием и небытием. То, как она нам дана, включает в себя как собственное несуществование, так и потенциальные существования возможных текстовых конфигураций» [402, с. 727]. «Сама постановка вопроса о правильном прочтении этой книги лишена смысла, как раз потому, что в силу своей природы она представляет собой бесконечную комбинацию множества смыслов, принимающую ту или иную конфигурацию в зависимости от того, кто читает, как читает, в какую эпоху читает. При таком подходе невозможно никакое окончательное прочтение, как изначально невозможно окончательное написание „Воли к власти“. Эта книга являет собой катастрофу классического смыслополагания и интерпретации» [402, с. 731].

291

Независимо от поставленных целей и достигнутых результатов интерпретативные механизмы не могут не продолжать действовать: «Как можно утверждать, что миры разобщены, если перевод является самой сутью установления отношений между ними? Как можно говорить, что миры разобщены, если мы не перестаем их объединять? Сама антропология… принимает участие в этой работе по установлению отношений, составлению каталогов и музеев, направлению миссий, организации экспедиций и опросов, созданию карт, анкет и баз данных» [283, с. 190].

292

Ср.: «Позитивно мы говорим о едином как о форме целого, о тождестве как о внутренней интеграции и о единичности как об устойчивой самотождественности вещи. Негативно же мы говорим о едином-целом как об ощетинившемся островке универсума, о тождестве как о наводящем апатию разрушении идентичности („все едино“, „повсюду одно и то же“) и о единичности как об исключительности, несравнимости» [334, с. 18].

293

Поскольку невозможно освободиться «от эха интертекстуальности. Так мне открылось, – замечает Умберто Эко, – то, что писатели знали всегда и всегда твердили нам: что во всех книгах говорится о других книгах, что всякая история пересказывает историю уже рассказанную. Это знал Гомер, это знал Ариосто, не говоря о Рабле или Сервантесе» [607, с. 25].

294

«Власть же по своей природе есть дифференцирующее единение, беспредельная мощь бытийственного рассеивания, которое служит собиранию мира в единой (не)перспективе запредельного постижения. Здесь вездесущее различие уже неотделимо от всеобщности. В начале всего лежит не идея или сущность, а бесконечно малое различие, делающее возможным круговорот интегрирующего разъединения» [338, с. 272].

295

Выстроенный, конечно, по модели алфавитной письменности индоевропейских языков, этот принцип никоим образом не сводится только к описанию тех или иных естественных языков и соответствующих видов письменности. «Как показал Н. С. Трубецкой, некоторому принципу, притом более абстрактному, подчиняется само расположение букв в алфавите, т. е., сказали бы мы, подчиняется сам „конкретный алфавитный принцип“. Трубецкой, вполне справедливо, полагал, что таким абстрактным алфавитным принципом выступает – в греческом алфавите и производных от него, в частности в славянских, – принцип счета в десятичной системе (благодаря чему алфавит распадается на группы знаков по 9 знаков в каждой) [715, S. 22]» [497, с. 73].

296

«Трикстер паразитарен, но паразитарность его, с позволения сказать, конструктивна. Разрушая и профанируя ценности культуры и цивилизационный ресурс как их предметное воплощение, трикстер, в то же самое время опосредуя процесс их отчуждения, готовит место для синтеза новых ценностей и приращения цивилизационного ресурса» [415, с. 134].

297

Нельзя не отметить, что – парадоксальным образом – явно сформулированный и осмысленный антропный принцип позволил, проясняя место человека в мире и положение его в космосе, значительно ограничить действие неосознанно предполагаемых и, соответственно, совершенно незаметных антропоцентристских установок [см. 37].

298

Баумгартнер претендует даже на метакритику!

299

«…Классификацию, которую доктор Франц Кун приписывает одной китайской энциклопедии под названием „Небесная империя благодетельных знаний“. На ее древних страницах написано, что животные делятся на а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных, в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных, ж) отдельных собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) похожих издали на мух» [67, с. 85].

300

Переводчик книги на русский язык А. Г. Черняков комментирует: «“Der Unterschied von Sein und Seiendem ist in der Zeitigung der Zeitlichkeit gezeitigt”.