Книга Смерть под старой ивой - Николай Иванович Леонов

опустив голову, и уши у него начинали наливаться краской, как у нашкодившей школоты.

– Лев Иванович, клиент не хочет говорить, – голосом заправского урки просипел Крячко. – Клиент хи-и-и-итрый!

– А мы не гордые, начнем сами, – покладисто приступил к делу Гуров. – Раз такое дело, я буду говорить, ну а вы, Аслан, придите, пожалуйста, в себя и поправляйте, если что неправильно. Итак, давным-давно вы, Аслан Нассонов, и ваш ныне покойный друг, Рустам Арутюнов, сотворили какую-то пакость, в результате которой Сергей Мацук… Сколько вам лет? Тридцать шесть?

– Да, – буркнул Нассонов.

– Так, а Мацук, получается, младше на два года… так вот, вы сделали нечто, в результате чего младший товарищ на вас до сих пор сердится. Судя по всему, этот человек вполне себе в своем уме, не маньяк, а все равно кипит жаждой мести, так сказать. А ведь много лет прошло, можно было бы понять и простить.

– Упрощу задачу для тупых. Что вы сделали парню, что его до сих пор от вас трясет? – требовательно спросил Крячко.

Нассонов молчал. Гуров с сожалением проговорил:

– Молчит, проклятый. Жаль. Ну, продолжим. Сергей Мацук сильно пострадал по вашей вине, судя по всему, вашими стараниями сел за грабеж. Зачем вам надо было так поступить – надо у вас спросить, но все-таки сироток на грабежи нехорошо толкать. Тем более что мальчик умный, целеустремленный, креативный такой, все делает с огоньком и выдумкой. И все, обратите внимание, до конца привык доделывать.

– Это Лев Иванович даже на себе испытал, – вставил свое слово Станислав.

– Да. Хотя, замечу в скобках, никакой особой пакости я ему не сделал.

– Миллион сто он по вашей милости спустил, – угрюмо пробормотал Нассонов.

– А почем мне об этом знать? – возразил Гуров. – Лично ему, Мацуку, я ничего плохого не сделал. А вот вы, Аслан с Рустамом, теперь уже только Аслан. Полдела он уже закончил, осталось еще полдела.

– Несговорчивая половина осталась, – подхватил Крячко. – С гнильцой половина, хотя и чистенько, хорошо одетая. И, глянь-ка, еще и выбритая. Нассонов! – рявкнул он. – Ты зачем сюда вообще приперся? Ты за помощью сюда пришел?

– Д-да.

– Тогда не кажется ли тебе, деточка, что выкладывать надо все, а не только то, что не повредит твоему светлому образу?

Ответом снова было молчание.

– Не работает. Сломался, – сокрушенно констатировал Крячко.

– Ну, нет так нет, – деловито сказал Лев Иванович, демонстративно собирая документы со стола. – Думаю, пора заканчивать детские игры. Нас с вами, Станислав Васильевич, ждут реальные дела. Ну а вам, Аслан, к психиатру. Или наркологу, что точнее.

– Это почему?

– Да делириум тременс исцелять.

– Белая горячка у тебя, – пояснил Станислав. – Нет твоего Мацука в живых.

– Лет уже пятнадцать как нет, – подтвердил Гуров, показывая Аслану справку. – Ознакомьтесь.

Нассонов автоматически взял бумагу, прочитал раз, два, помотал головой:

– Нет. Глупость какая. Я вчера с ним разговаривал. Это он. Не мог я ошибиться.

– Ну, я не знаю, с кем вы разговаривали. Может, с совестью своей, – с сожалением заметил Лев Иванович. – А вот официальный ответ на наш запрос. – Он развернул к себе бумагу: – Сергей Мацук, восемьдесят седьмого года рождения, осужденный по статье сто шестьдесят первой, то есть за грабеж, погиб в колонии в результате несчастного случая – взрыва котельной. Похоронен там же. Ну как?

– Нету твоего Мацука в живых, ты понял? – повторил Станислав. – А коли ты видишь мертвых людей, то тебе к психиатру, друг мой, не к нам.

– В самом деле, – вежливо сказал Лев Иванович, ставя ручку в подставку. – Вы свободны. Всего доброго.

– Подождите, к-как это? Т-то есть как это? – заикаясь, переспросил Нассонов. – С-совсем?

– Ок-кончательно, – передразнил Крячко. – Как это в старых частушках говорится: «Вот убьют – тогда придете».

– Но ведь нельзя же.

– Почему же вдруг нельзя? – с интересом осведомился Лев Иванович. – Нельзя возводить напраслину на человека, которого в живых давно уж нет.

– Ты, пользуясь тем, что за его честное имя заступиться некому – сиротка ведь, – чернишь его почем зря! – подвел черту под изложенным Станислав и широко распахнул дверь. – Прошу вас моментально удалиться, пока не удалили.

– Подождите! – попросил Нассонов, потирая левую сторону груди. – Сейчас. Лев Иванович, а как же ставка-то, забыли?

– Эх, Нассонов, Нассонов… – с искренним сожалением протянул сыщик. – Ну как маленький, право слово. Вы же сами сказали, что все эти люди в документах – сплошь мертвые души. Ну всплывет эта историйка. Ну спишется наше руководство с налоговиками. Ну неужели вы всерьез полагаете, что меня, с моей репутацией и опытом, кто-то заподозрит в таком топорно сфабрикованном деле? Это ж не видео в сауне с девками, с человеком, похожим на опера-важняка Гурова, это не более чем строчки-выписки.

– Что, не прокатил шантаж? – сочувственно осведомился Крячко. – Да, мы такие.

– Да, – наконец начал Нассонов, – никогда бы в жизни не подумал, что такая чушь может иметь такие далеко идущие последствия.

– А можно без прелюдий? Не девочки, чай.

– Ну, подожди, Станислав, и закрой, пожалуйста, дверь, – попросил Гуров. – Аслан, если вы готовы, то прошу по порядку и без лирических отступлений.

В простенькой истории, рассказанной Нассоновым, присутствовало все необходимое для подросткового триллера в стиле «Республики ШКИД»: подлые старшие товарищи, толкнувшие ушастого отличника на взятие ларька с лепешками, случайно включенная сигналка, сердечный приступ старушки, узревшей малолетку с топором и руками в чем-то красном, драматически появившийся участковый.

Не было ясно только одно, о чем немедленно спросил Крячко:

– Великолепно. Почему вы не пошли подстрекателями?

– Потому что ни при чем мы были, – угрюмо ответил Нассонов.

– Почему? Ты же говоришь…

– Потому что протокол составлял участковый, который нас с Рустамом тренировал. Тренер наш, по самбо. Выгораживал он нас.

– Фамилию, имя назвать можешь? Жив? Подтвердит твои слова?

– Жив. А вот подтвердит или нет, не знаю.

– Ты скажи, мы сами разберемся, – пообещал Крячко.

– Федор Тугуз.

– Очаровательно, – пробормотал Гуров. – Ну вы, блин, даете.

– Что, знакомый? – спросил друга Крячко.

– Все они мне уже знакомы лучше братьев родных. Надоели до смерти. Слушайте, Аслан, – зло сказал сыщик, – а с чего вы все вообще ко мне вяжетесь? Вы же все один другого хуже, по вам всем – слышите, по всем вам! – тюряга плачет. Один другого краше, такие благородные все, аж пробы ставить негде. Назовите хотя бы один резон в пользу того, чтобы я прямо сейчас не вышвырнул бы вас за дверь? Филькина грамота с моей ставкой?

– Нет таких резонов, Лев Иванович, – тихо ответил Нассонов. – Конечно, нет. И поправить ничего нельзя. Рустам всю жизнь пытался исправить то, что исправить нельзя, а я… ну там видно будет. И я бы хотел у него прощения попросить,