Книга Кыш и Двапортфеля - Юз Алешковский

Так я решил и составил на ближайшую неделю список ошибок, которые мне очень хотелось совершить и на которых можно было бы учиться.

Отвести от газовой плиты шланг для горелки и попробовать выдувать приборы, как у химиков.

Побрить кактус. Может, иголки будут длиннее.

Попытаться оживить в ванной килограмм замороженной наваги.

Или достать лягушку, посадить в морозильник, а потом оживить. Тоже в ванной.

Поймать скворца и научить его говорить.

«Хватит», – подумал я.

Первым пришёл с работы отец и сразу закричал:

– Встать! Не притворяйся! Я тебя заставлю сделать ремонт в коридоре!.. Марш на кухню!

Я, прихрамывая, поплёлся на кухню, где должен был стоя ждать, пока соберутся все соседи и начнут разбирать моё дело. Наконец и Гопшинские, и Анна Сергеевна, и дядя Вася уселись на табуретки, тётя Лёля с Викой принялись за чистку картошки, а мой отец заходил из угла в угол.

«Придётся постоять с больной коленкой», – подумал я.

Сначала все молчали. Потом взял слово Казимир Иванович. Он всегда был моим обвинителем.

– Дело не в плинтусе, – сказал он, – а…

– …в свинтусе, – перебила его Вика.

– Вот именно, – поддакнула Марта Адамовна.

– Молчать! – крикнул отец, когда я открыл рот для глубокого вздоха.

– Я хочу сказать, – продолжал Казимир Иванович, – что человеку нужно учиться жить в коллективе! Возьмём меня. Что будет, если мы с Мартой начнём играть в коридоре в крокет? Или в городки? А?

– Вы не ребёнок! – отрезала Анна Сергеевна, которая была за меня.

– Мы уже несколько раз ставили вопрос о воспитании нашего жильца Мити. Лично для меня коммунальная квартира была большой школой. А вы посмотрите на линолеум! Прямо дух разрушения! – сказал Казимир Иванович.

– Всё это ерунда по сравнению с детством. Оно у человека одно, – задрожавшим голосом сказала Анна Сергеевна.

– Заставить его вымыть пол, и дело с концом, – предложил дядя Вася. – На ошибках учатся.

– Принеси сюда тетрадь! – приказал мне отец. Он считал, что меня должна воспитывать вся квартира.

Я пошёл за тетрадью, и, когда вернулся на кухню, спор из-за меня был в разгаре.

– Да, – сказал я, – а как же мне учиться на ошибках, когда они не повторяются, а, наоборот, появляются всё новые и новые?

– Нужно думать, перед тем как сделать какой-нибудь шаг, – сказал отец.

– Я сегодня записал пять шагов и теперь их обдумываю, – сказал я, отдавая отцу список.

Он зачитал его вслух и тихо удивился:

– Может, и правда в тебе живёт дух разрушения? Ты только попробуй подойти к газу и побрить кактус!

– И не смей кидать в ванну навагу! – сказала тётя Лёля. – Всё будет пахнуть!

– Живодёр! Лягушку – в морозильник! – добавила Вика.

– Ну, положим, это не живодёрство, а опыт! – неожиданно вступился за меня Казимир Иванович.

– А скворца можно мне поучить говорить? – спросил я.

Тут в кухню вбежала мама и стала доказывать, что некоторые ненавидят меня с первого дня рождения.

«Начинается…» – подумал я.

– О нет, вы ошибаетесь! – возразил Казимир Иванович. – Я только стою за искоренение в человеке духа разрушения и за воспитание духа созидания. Вы знаете, что может быть с ним дальше?

– Что? Что? – полюбопытствовал отец.

А мама сказала:

– Митя, выйди из кухни, закрой дверь и займись уборкой.

Меня всегда выгоняли из кухни перед самыми интересными разговорами.

Я замёл в уголок кусочки штукатурки, протёр мокрой тряпкой линолеум и подумал: «А вдруг и вправду во мне живёт дух разрушения?»

Тут мама выбежала из кухни со слезами на глазах и сказала:

– У вас у всех нет сердца!

– А если тебе завести тетрадь ошибок, она будет в тыщу раз толще, чем Митина! – закричала тётя Лёля на дядю Васю.

Мой отец прошёл мимо меня, скрипнув зубами:

– Ты поссорил меня с мамой!

Марта Адамовна сказала всем:

– Стыдно! Мы должны жить так же дружно, как братья Адольф и Михаил Готлиб.

Она всегда приводила в пример этих двух братьев, игравших зачем-то на одном пианино и часто выступавших по радио.

В общем, мне стало ясно, что все окончательно рассорились. Я проклинал Генку и себя.

Ночью мне приснилось, как братья Адольф и Михаил Готлиб поругались из-за рояля и разрезали его на ровные половинки пилой, чтобы никогда больше не выступать вместе по радио.

Мама не разговаривала с отцом уже три дня. Остальные поссорившиеся соседи не здоровались по утрам друг с другом и вели себя тихо и мрачно. А я старался не попадаться им на глаза.

В воскресенье часа в три дня мой отец и дядя Вася ходили по коридору, курили и не говорили, как обычно, про футбол.

Вдруг зазвенел звонок.

Я открыл дверь и увидел Лилю, которая год назад ставила в нашей квартире мышеловки. И сейчас в её руках было четыре мышеловки.

Год назад мы с Генкой решили тайно уйти летом в турпоход по Якутии, чтобы открыть месторождение алмазов, и начали копить продукты.

Я сделал в чулане тайник и прятал в него кусочки сала, копчёной колбасы, хрустящие хлебцы, сахар и конфеты. И у нас в квартире неожиданно завелись мыши.

Меня, конечно, разоблачили, а мышей вывели при помощи химии. С тех пор наша квартира была на учёте и про неё говорили на собраниях жильцов.

– У нас же нет больше мышей, – сказал я Лиле.

– Всё равно. Контрольная проверка. Сам виноват, – ответила Лиля, расставила две мышеловки в чулане, две на кухне и ушла, пообещав наведаться через три дня.

В понедельник утром я заметил, что все соседи с интересом осматривают мышеловки.

«По-моему, – решил я, – им хочется, чтобы поймалась хоть одна мышка. Это им нужно для зацепки, чтобы примириться…»

– Странно… Пусты… Очень странно, – сказал Казимир Иванович.

– Ведь мышки совсем не вредны, – заметила Анна Сергеевна.

– Безобидные существа, – добавил отец, – но только не тогда, когда их много.

Он посмотрел на меня одним из самых страшных взглядов.

На этом разговор кончился. Все притихли и снова помрачнели.

«Непонятные люди эти взрослые, – подумал я. – То ругают меня за мышей, то жалеют, что они не ловятся… Но уж если им так хочется, я заглажу свою ошибку и проявлю дух созидания. Я им достану мышь и докажу, что умею жить в коллективе!»