Книга Шелепин - Леонид Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Суслов, говоря на пленуме об Аджубее, назвал его «политически незрелым человеком»:
– Президиуму пришлось принимать меры, чтобы обезвредить развязную и безответственную болтовню этого гастролера. Президиум Центрального комитета освободил Аджубея от работы редактора газеты «Известия».
В зале зааплодировали и закричали:
– Правильно!
В докладе, подготовленном Полянским для пленума, еще жестче говорилось об Аджубее:
«Хрущев все чаще поручает ответственнейшие переговоры не руководителям партии и государства, не министру иностранных дел, а своему зятю. Политика становится, так сказать, семейным делом, и Аджубей теперь его особо доверенный человек. Товарищ Хрущев ежедневно, порой неоднократно, ссылается на него: Аджубей сказал то-то, посоветовал то-то.
Он стал исполнителем многих его затей во внутренней и внешней политике, в расстановке кадров. Хотя надо прямо сказать – это совершенно неподготовленный для таких целей человек и к тому же болтливый, опасный человек, с авантюристическими замашками.
Недавно по поручению товарища Хрущева Аджубей ездил в ФРГ. В беседах с западными журналистами Аджубей вел себя безответственно, делал заявления, которые дали повод западной прессе изображать дело таким образом, будто Советский Союз в интересах улучшения отношений с ФРГ готов пойти на уступки милитаристам за счет Германской Демократической Республики и Народной Польши…»
История и в самом деле вышла громкая. Алексей Аджубей в силу своего особого положения и самостоятельности (и, пожалуй, самоуверенности) за границей говорил и рассуждал куда более свободно, чем любой советский чиновник самого высокого ранга.
«Во время летней поездки в ФРГ, – записал в дневнике Владимир Семенов, который в Министерстве иностранных дел курировал немецкое направление, – Аджубей, оказывается, многажды повторял, что Ульбрихт не вечен, что он стар и у него будто бы рак, намекал, что Россия не раз сдерживает орды монголов, катившиеся на Европу.
Вспоминаю, как Аджубей говорил мне перед поездкой в ФРГ: «Я к вам заеду, конечно, и к Громыко. Вы же знаете эти дела. А в общем я найду, что сказать, конечно». И не приехал, конечно».
А в Восточной Германии ревниво следили за всеми советскими руководителями, приезжавшими в ФРГ. Всякое неосторожное слово трактовалось как предательство идей социализма. В прежней ситуации полученный из ГДР донос на Аджубея списали бы в архив, а в октябре 1964 года он стал желанным поводом для увольнения хрущевского зятя. В первых числах ноября руководители Восточной Германии нагрянули в Москву – знакомиться с новым руководством.
«Вчера встречал делегацию ГДР, – записал в дневнике Семенов. – Ульбрихт весь седой, но бодрый, в приподнятом настроении и настроен как-то зло. Тут, конечно, сказались хулиганские выходки против него Аджубея. Мы получили материалы об этом от Ульбрихта – подобных безобразий не приходилось еще читать».
Аджубей почему-то думал, что его высокое положение объясняется исключительно его талантами, а не должностью его тестя. Он действительно был очень талантливым редактором, но этого было недостаточно для того, чтобы стать редактором «Известий» и членом ЦК. Он вел себя на равных даже с членами президиума ЦК, с некоторыми из них перешел на «ты», обращался к ним запросто – «Лёня, Саша». Никто другой себе такого не позволял.
Известинец Леонид Шинкарев рассказывал, как к Аджубею подошел член ЦК и первый секретарь Иркутского обкома Семен Николаевич Щетинин и выразил недовольство публикацией в газете о делах в области. Наставительно, как привык разговаривать с журналистами, заметил:
– Обком не станет возражать, если редакция переведет собкора в другую область!
Аджубей побагровел:
– Мы доверяем нашему корреспонденту! Собкоры «Известий» – это те же партийные работники, но еще умеющие писать. Ваше отношение к критике, товарищ Щетинин, настораживает. Советую подумать над этим!
В тот момент иркутский хозяин не посмел противоречить хрущевскому зятю, но и Семен Щетинин, и другие первые секретари не простили Аджубею, что, поверив в свою звезду, он не считался с аппаратом.
Первый секретарь ЦК компартии Украины Петр Шелест у себя в Киеве жаловался своим соратникам на Аджубея:
– Товарищи, газета «Известия» – это же семейная газета Хрущева! (Аплодисменты.) Кадры избивает. Знаете, что «Известия» может по любому секретарю обкома, любому, понимаете, руководителю, заслуженному у нас, может какую гадость… (С места: «Правильно!» Аплодисменты.) Вот недавно было, товарищи. Всем известен Петр Кривонос. Он, как все мы, имеет и недостатки, и положительные качества. Нету человека, который бы идеально кристально чистым был, такого бы человека мы взяли под колпак и ходили на экскурсию смотреть… Так вот написали о Кривоносе «Свадьба с премией». Фельетон. Это же опозорили человека, коммуниста, члена ЦК нашего, депутата Верховного Совета – за что? Я звонил Аджубею: Алексей Иванович, здравствуйте. Он: ну, разве это вопрос первого секретаря ЦК. Он мне дает направление, какими вопросами мне заниматься. Речь идет о коммунисте, о члене Центрального комитета нашей партии, Украины, мне справку о Кривоносе подготовили. Он: ну, хорошо, спасибо за разъяснение, и положил трубку. Ну вот, мы ему дали разъяснение, сняли его с редактора газеты. (Аплодисменты.).
Больше никого из хрущевского окружения не тронули, все остались при своих партийных регалиях, даже бывший главный редактор «Правды» Павел Алексеевич Сатюков. Твардовский, который присутствовал на пленуме, записал в дневнике: «Сатюков был как маслом облитый, ликовал: меня, мол, снять-то сняли, но не вывели».
Бывшего главного редактора «Правды» перевели в журнал «Агитатор» на небольшую должность, потом председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин взял его к себе руководителем главной редакции научно-популярных и учебных программ.
Алексей Иванович Аджубей в сорок лет остался без работы. Его никуда не хотели брать, потом устроили в иллюстрированный журнал «Советский Союз». Печататься он мог только под псевдонимом. Сама фамилия хрущевского зятя была под запретом. В какой-то момент его вызвали в ЦК и сказали: надо вам вместе с женой перебраться в Благовещенск, работой обеспечим.
Рада Никитична написала письмо дочери Брежнева – Галине Леонидовне. Письмо дошло до адресата и возымело действие. Аджубея пригласил Константин Устинович Черненко, успокоил: все утрясется.
«Какая драматичная судьба! – писал Анатолий Друзенко, один из талантливых журналистов-известинцев. – Пять лет в „Известиях“ – беспрецедентное могущество, ничего невозможного, заслуженная слава, поклонение, зависть. Последующие двадцать пять (!) – забвение и безмолвие…»
На ноябрьском пленуме 1964 года Александр Николаевич Шелепин получил повышение, вошел в президиум ЦК. Его включили и в состав Главного военного совета при Совете обороны СССР, о чем в газетах в ту пору не писали. Само существование Совета обороны было секретом. Теперь Шелепин уже официально воспринимался как один из руководителей страны. В реальности – и это станет ясно очень быстро – его влияние определялось особым расположением к нему Хрущева. После его ухода положение Шелепина стало шатким, несмотря на членство в президиуме (политбюро) ЦК.
