Книга Усмешка тьмы - Рэмси Кемпбелл

– Я могу сделать ее сам и послать тебе по почте, – предлагает Колин.

– Ты знаешь, почему я не хочу, чтобы текст выходил из-под нашего ведома.

Николас глядит на родителей Натали, привлекая их внимание. Вся троица заодно с Джо показушно хмурится, явно притворяясь ради Натали, а та спрашивает:

– Саймон, неужто это прямо сейчас так важно?

– Жажно! Жавно, – нечеловеческим усилием я выплевываю после паузы: – Да.

Она пожимает плечами и, явно разочарованная, отворачивается от меня. На запоздалое поздравление с поцелуем она почти не реагирует.

– Снова Годо, – говорю я остальным. Не помню, сказал ли я это самой Натали. Неважно. Марк снова посмеивается над моей напастью. Когда я ухожу вслед за командой своих издателей, он говорит мне:

– Увидимся, Саймон. Это ведь только начало твоего дня.

– Где он научился так говорить? – спрашивает Николас.

Я резко поворачиваюсь к нему. Оказывается, он спрашивает Натали – голосом, полным невыносимых покровительственных ноток. Прежде чем я произношу хоть слово – прежде чем убеждаюсь про себя, что оно прозвучит внятно, – он улыбается мне так, что хочется начисто срезать ему лицо с черепа.

– Не волнуйтесь, Саймон, – говорит он. – Вы оставляете их в самых лучших руках.

Я вижу, что родители Натали с ним согласны. Я мог бы поспорить – но не усугубит ли это и без того дрянную ситуацию? С медлительностью, которая только и разделяет мои слоги, я предупреждаю:

– Толь ка безфо ку сов.

Кирк открывает парадную дверь. Ледяное щупальце ночного воздуха обвивает заднюю часть шеи, по ушам бьют взрывы и куранты.

– Взрывают старые запасы, – кажется, именно это говорит Колин.

– Отмечают приход Нового года, – просто констатирует Кирк.

Я не ухожу сразу – я ощущаю, что родители Натали, и с ними, что даже хуже, Николас, ждут, пока я уйду. Джо одаривает меня неуместным дружелюбным взглядом, в то время как Натали держится отстраненно и холодно. Под конец, незамеченный всеми, кроме меня, показывается Марк, и его лицо – это лицо Табби Теккерея, только более живое, более блестящее; мерзко то, что лица всех присутствующих здесь – это вариации на тему Табби.

Конечно, это всего лишь наваждение. Но ни в чем нельзя быть уверенным на все сто.

– Не делай ничего, чего не сделал бы на твоем месте я, – пулеметом строчу я в сторону мешкающего Николаса и отступаю в царящий на улице мрак.

51: Маски долой

Мы проехали всего несколько миль, когда меня подмывает попросить Кирка отвезти меня обратно в Виндзор. На пути в Лондон мы минуем парк в Эгхеме. Бросив взгляд на тотемный столб вдалеке, я легко представляю, как нас подкарауливает нечто о сотне масок с широко раскрытыми глазами – как оно ползет за нами по замерзшей траве, подстраивается под нашу скорость. Мне даже кажется, что оновытягивается, чтобы держать меня в поле зрения, если только к нему не добавилось еще одно бледное лицо. Впрочем, больше всего меня занимают мысли о Марке. Откуда берется его веселье? Если он выйдет из-под контроля, я уверен, на меня возложат ответственность его бабушка с дедушкой и, скорее всего, Николас, но должен ли я сам винить себя? Вернуться в Виндзор – не вариант; мое присутствие может только усугубить проблему, какой бы она ни была. Звонок Натали вряд ли поможет, да и по какой причине мне ей звонить?

Я стараюсь сосредоточиться на нашей поездке, но мой перегруженный мозг почти не соотносит происходящее с реальностью.

Мне почему-то не видно здания общежития в Эгхеме, но прекрасно видна компания из нескольких человек, танцующих на дороге, что некогда вела к нему. Они настолько полные, что удивительно, как им вообще хватает ловкости для танца. Конечно, хлопает на ветру ткань их мешковатых костюмов, а не отвисшая мертвая плоть. А бензоколонка «Фрагойл», похоже, безлюдна – или то оскаленное лицо в окне мне не мерещится? Когда мы проезжаем мимо, оказывается, что это просто плакат на стекле. Вспышки праздничных фейерверков – огромные, на все небо – ослепляют меня, и я позволяю себе смежить веки; открываю глаза я только на третьей миле Грэйт-Уэст-роуд. Такое обрывочное стробоскопическое перемещение пугает меня, и я пытаюсь завязать разговор:

– Вы так и не сказали, что думаете о фильме.

Кирк и Колин не обернулись.

– Может, не хотели мешать твоему выступлению, – говорит Колин.

– Дайте ему шанс, – настаиваю я – и понимаю, что говорю странное. Приходится исправляться: – То есть хочу услышать вашу критику.

– Я бы сказал, что у него есть будущее, – говорит Колин.

– Тут не поспоришь, – соглашается Кирк.

Интересно, их комментарии настолько обрывочны потому, что они чуют недоговорки с моей стороны? Я бы и поделился с ними, да боюсь, придется снова вести битву без шансов на победу с собственным заплетающимся языком. Свет уличных фонарей придает глазам моих спутников, отражающимся в зеркале заднего вида, стеклянный блеск кукольных пуговок, и меня до абсурда сильно пугает это обстоятельство. Я снова закрываю глаза – не просто закрываю, а крепко-крепко зажмуриваюсь. Когда собираюсь с духом и возвращаюсь в мир зрячих, мы уже оставили Вест-Энд в нескольких милях позади.

Какие-то гуляки разнообразных до тревожности форм и размеров отплясывают на площади Пикадилли. Блики света, лежащие на указателе, вымарывают большую часть букв, и остается лишь П ОЩА ДИЛ И. Когда мы сворачиваем вдоль Шафтсбери-авеню, мне кажется, эти нежданные танцоры следуют за нами – прыгая друг через друга и даже вскакивая друг другу на плечи. Вижу ли я эту собранную из карликовых акробатов длиннющую червеобразную тварь, что склоняется ко мне? Разумеется, это тень, а тени даже одной улыбки не переносят. Тварь отстает – не разделяясь, впрочем, на изначальные фрагменты, – и наш «вольво» въезжает в расступающуюся толпу. Чахлые людские фигуры льнут к теням в переулках, по-моему, они и сами – тени.

Мы движемся, будто процессия… по Чаринг-Кросс-роуд… по Тоттенхэм-Корт-роуд… но в чью честь? Все эти улыбающиеся лица, что прижимаются почти вплотную к окнам машины, теряя последний румянец, растворяющийся в мертвенно-бледном молоке их кожи… кто они? Я искренне счастлив их внезапному безоговорочному исчезновению – смотреть на них без дрожи не получается. К моему вящему облегчению, последний судорожный проезд сквозь нагромождение улочек-ответвлений наконец приводит нас к цели – зданию офиса.

Темное небо сгущается над и без того мрачными мансардами. Окна блестят – совсем как глаза Кирка и Колина в зеркале. Я все еще слышу далекие взрывы хлопушек и отзвуки чужого веселья, но колокола вроде бы больше не бьют. Когда Кирк просовывает ключ-карту в маленькую щель, совсем неприметную под массивной дверной ручкой, я подаю голос:

– Надо бы охранника предупредить.

– Нет тут никакого охранника, – отвечает Кирк.