Книга Абраша - Александр Яблонский

ВТОРОЙ – Христос – Машиах, воплотившийся в Иисусе, провозгласил истиной: перед Последним Судом для спасения нужно не повиновение Закону, а вера. Если раньше, как сформулировал ап. Павел, механизм Спасения был связан с выполнением Соглашения между Богом и богоизбранным народом, теперь же эта связь в – Новом Завете, в вере в Христа . Павел без колебаний ставил «веру в Иисуса Христа» выше «дел Закона» (Гал. 2, 16). Иисус утверждал: «Всё передано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11, 27). Только верующий в Христа может прийти к Богу. В иудаизме же каждый человек (иудей) имеет прямой доступ к Творцу, так как «Бог с теми, кто взывает к Нему» (Пс. 145, 18).

Помимо этого развел иудеев и первых христиан вопрос о Храме. Во времена Иешуа этот вопрос стоял чрезвычайно остро, и подавляющее большинство евреев считало Храм краеугольным камнем существования Израиля и иудаизма, единственным путем к Богу и распространения святости. Даже умеренные фарисеи, многие из которых вскоре пришли к Христу, не смогли сразу принять слова Учителя: «Видите вы всё это (Храм) ? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне, который не будет опрокинут» (Мф. 24, 2). И более того: Он – больше, нежели Храм: «Но говорю вам (фарисеям) то, что здесь – больше храма» (Мф. 12, 6). Иисус солидаризировался с теми – немногими – фарисеями, кто считал поклонение физическому зданию с его богатствами, иерархией, наследственными привилегиями – отрывом от народа Израилева, препятствием по пути приобщения к святости. Однако эта идея – «евреи без Храма» – была ровесницей иудеев как нации; подлинный иудаизм существовал задолго до начала строительства Первого Храма. Иисус, как и многие благочестивые евреи, считал школы и синагоги лучшим путем всеобщего приобщения к Богу и святости. Но Он пошел дальше, туда, куда не смел даже заглянуть иудей, – Он считал Храм источником зла и предсказал его разрушение. Когда это предсказание сбылось и Второй Храм был разрушен, пропасть между иудеями и христианами стала непреодолимой: иудеи не могли простить этого предсказания – призыва разрушить главную святыню народа, возводившуюся из поколения в поколение столетиями, на пожертвования каждого еврея, христиане же увидели в разрушенном Храме подтверждение правоты Спасителя и, главное, перехода скипетра от Храма и Синагоги к Церкви.

Дуализм иудео-христианских связей, противоречие между «кровным» родством древнейшей религией и религией, родившейся из ее недр, с одной стороны, и неразрешимостью противоречий теологических постулатов и догм, с другой, должны были определить – и определяли первые века христианства – Anno Domini – взаимоотношения двух религий. Теологическая бескомпромиссность могла уживаться – и уживалась – с человеческой терпимостью, переходящей в доброжелательство. Пример тому – «Диалог с рабби Тарфоном» св. Иустина (конец II века н. э.) – одна из первых, но не последних – христиано-еврейских теологических дискуссий. При всем накале полемики: «Вы изгоняете христиан не только из дома, но из всего мира, ибо не допускаете для него права на жизнь», или: «Вы не можете прибегнуть к открытому насилию над нами из-за властей, но как только получите эту возможность – тут же используете ее» (св. Иустин) – при всей бескомпромиссности спора, тон полемики вежливый, справедливый, порой доброжелательный. В конце полемисты с «пожеланиями добра» обещают молиться друг за друга. В «Дидаскалии (первая половина III века) евреи, уже традиционно обвиняемые в богоубийстве, признаются «братьями», за которых христианину следует поститься в дни Песах: «Вы обязаны называть их братьями, даже когда они ненавидят нас, ибо сказано у Исайи: "Назовите братьями ненавидящих нас"» (Did. 21). И Павел, фактически основавший и оформивший христианство и антииудейство как одну из теологических основ его, провозглашал: «Братия! желания моего сердца и молитва к Богу об Израиле во спасение.» Итак, спрашиваю: неужели Бог отверг народ Свой? Никак. Ибо и я Израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова. Не отверг Бог народа Своего, который Он наперед знал»; «Весь Израиль спасется» (Рим. 10, 1; 11, 1–2; 11, 26). Иудейские богословы, фарисеи, главным образом, в принципе настроенные непримиримо к новой «ереси», следовали, в большей части нейтральной линии, сформулированной рабби Гамлиэлем: «Держитесь подальше от этих людей и оставьте их в покое. Если их деяния людские, они будут раздавлены; если же они от Бога, вы не в состоянии их разрушить и можете оказаться борющимися против Бога» (Деян. 5, 38–39). Рабби Элиэзер проповедовал, что и для Иисуса, то есть для христиан – наряду с иудеями, – найдется место в будущем мире. Такая позиция была мудрой – оптимальной во взаимоотношениях любых религий друг с другом. Терпимость и доброжелательство доминировали, постепенно истаивая, не только на богословском, но и на бытовом уровне. Тертуллиан свидетельствовал, что евреи укрывали христиан в синагогах во время христианских погромов, и мученики-христиане хоронились на еврейских кладбищах.

Первые три столетия новой эры прошли в хрупком, колеблющемся равновесии между двумя направлениями иудео-христианских взаимоотношений, и было неясно, которое из них определит дальнейшую судьбу антииудаизма и антихристианства. Антихристианские «вспышки», такие как побиение камнями по решению Синедриона Стефана Первомученика, гибель Яакова Младшего, смерть Варнавы от рук иудеев, изгнание Агриппой из Иудеи Петра, тюремное заключение, публичная порка и постоянная угроза смерти, нависавшая над Павлом или гонения на христиан во времена Нерона, инспирированные женой императора Поппеей, полуобращенной еврейкой – эти вспышки довольно быстро сошли на нет, история не знает заметных рецидивов в последующие века. Антииудаизм же в это благословенное время как бы застыл в раздумье: идти по пути, указанном «Дидаскалиями», «Заветами двенадцати апостолов», и призывами Павла, то есть по пути мягкого, великодушного, но настойчивого диалога – убеждения или ринуться в пучину яростного злобного отрицания древнейшей религии в праве на существование и, как следствие, отрицание в праве на существование великого народа. Это было лучшее время в истории человечества. И как всегда, человечество не воспользовалось дарованной Богом возможностью пойти по пути терпимости, взаимного прощения, любви к ближнему, как было завещано и Хиллем ха-Закен – Вавилонянином, и Иисусом Христом. Четвертый век окончательно определил вектор развития антииудаизма словами Иоанна Златоуста (Хризостома): «За богоубийство невозможно ни искупление, ни снисхождение, ни прощение», «Превосходя жестокостью диких зверей, они (евреи) убивают своих отпрысков и приносят их в жертву дьяволу», «Ненавидь и презирай их (иудеев), «Обязанность христианина ненавидеть еврея» (Хр. Проп. 6,2; 1, 4; 1, 5; 7, 1). И полились реки крови, и не одна слезинка младенца, а реки слез невинных затопили мир, и миллионы были распяты, повешены, сожжены заживо, обесчещены, и поколения за поколениями евреи изгонялись с насиженных мест, их жилища и молельные дома осквернялись, уничтожались, и горе пришло практически в каждую еврейскую семью, и позором покрыл себя христианский мир, и человечество потеряло ориентиры в поисках святости. Понять причины этого озверения нет сил.

Страдающий «ядерной мозаичной шизофренией» Ницше, возможно, не желая того, завершил цикл, начатый Иоанном Златоустом. Не он – Ницше творил историю, историю творили его книги, как и проповеди Иоанна Златоуста. Гениально предчувствуя новую мораль наступающего ХХ века, он окончательно взрыхлил почву для Холокоста, первую борозду которого провел Вселенский святитель, архиепископ Константинопольский.