Книга Человек без собаки - Хокан Нессер

Короче говоря, остается еще два часа мучительного ожидания. Целая вечность. Можно, конечно, провести время в метро — кататься туда-сюда, пересаживаясь с поезда на поезд. Но Кристофер терпеть не мог метро. Ему под землей было не по себе — казалось, здесь всегда царят страх и враждебность.

Что-то такое присутствует в воздухе… и в любую секунду может взорваться. Впереди в его вагоне ехала стайка горластых юнцов, скорее всего подвыпивших; напротив уселся здоровенный парень явно под какой-то дурью — глаза разъезжаются в разные стороны, все время кусает нижнюю губу и чешет запястья. Кило сто пятьдесят, не меньше; такому придет что-то в его бритую башку, к примеру, не понравится ему чем-то Кристофер — и ищите нас в приемном покое. С пистолетом. Мало ли что… может, ему покажется, что Кристофер нагло на него поглядел. Или по каким-то признакам догадается, что он не местный, а из Норрланда.

И тогда я этого амбала пристрелю, решил Кристофер… и всхлипнул — его вдруг начал душить истерический смех.

Он решил притвориться спящим, к спящему, надо надеяться, никто не станет приставать. Закрыл глаза и прислонил голову к окну. Поезд начал тормозить, механический голос сообщил: «Следующая остановка „Сканстулль“». Осталось пять остановок. Кристофер заучил их наизусть: «Гулльмаршплан», «Шермарбринк», «Блосут», «Сандсборг», «Лесное кладбище». Там ему выходить. Может быть, пройтись по кладбищу? Погулять между могилами; он слышал, это кладбище чуть ли не самое большое в Швеции. Неплохая подзарядка для убийцы. Или опробовать оружие?

Нет, это не годится. Не хватало только стрелять на кладбище. Нет. Побродить, собраться с мыслями. Выкурить пару сигарет, потом купить где-нибудь хот-дог и «Пукко» — молочный коктейль с шоколадом. Деньги у него еще оставались… и сосредоточиться, сосредоточиться… главное — сосредоточиться. И не замерзнуть.

А потом через тоннель под Нюнесвеген, в Старый Эншеде. Муссеронвеген. Как, Хенрик, нормальный план?

Поезд снова с визгом затормозил. Замечательный план, услышал он голос Хенрика. Просто превосходный.

В клинике Вассрогга не было официальных часов для посещений; посещения, как правило, не поощрялись. Незапланированные контакты с внешним миром могли помешать лечению. Но для Бениты Урмсон сделали исключение. Во-первых, она была старинной подругой Эббы Германссон Грундт, а во-вторых, сама была врачом-психиатром, к тому же довольно известным. Решили, что Бенита Урмсон сама сориентируется, как ей говорить с Эббой, чтобы не нанести вреда. К тому же сегодня пятница, а поначалу было задумано, что госпожа Германссон Грундт будет проводить выходные со своей семьей.

Бенита Урмсон принесла подруге два подарка: коробку карамели «Марианна» и Библию.

— Я не религиозна, — слабо улыбнулась Эбба.

— Я тоже, — возразила Бенита. — Никогда такое и в голову не приходило. Но Библия — это нечто иное.

— Ну-ну, — сказала Эбба.

— Как ты? — спросила Бенита. — На самом деле?

— Что значит — на самом деле?

— Я прекрасно понимаю, что тебе здесь лучше и что ты достаточно умна, чтобы попробовать это себе объяснить.

Эбба довольно долго молчала.

— Я думаю, роль ума сильно преувеличена.

— Согласна. У сердца есть пути, уму неизвестные.

— Это я слышала… но думаю, главная моя проблема заключается в том, что я не хочу больше жить.

— А почему ты живешь?

— Почему я живу?

— Да. Почему ты живешь?

— Не могу объяснить. Может быть, считаю жизнь своего рода долгом… как и все остальное. Если получил в дар жизнь, будь любезен жить до конца.

Бенита Урмсон кивнула:

— Ты пришла к этому выводу после исчезновения сына?

— Да… Я понимаю, что такое бывает со всеми… в той или иной степени… и большинство как-то с этим справляется и находит в себе силы жить дальше. А я не нахожу… Чересчур жестоко.

— Ты считаешь, что Хенрик погиб?

— Да… да, наверное… он погиб.

— Значит, Хенрик для тебя — всё? Почему?

— Это вне моей власти. Можно взять «марианнку»?

— Конечно. Это тебе.

— Спасибо… знаешь, я, по-моему, не ела «Марианну» с тех пор, как мы сдавали экзамены.

— И я тоже… Но почему именно Хенрик? Когда заводишь детей, одно из условий такое: может случиться, что они умрут раньше вас. Нет никаких гарантий, и ты знаешь это так же хорошо, как и другие родители.

— Мне кажется… мне кажется, я забыла это условие.

Бенита Урмсон засмеялась:

— В том-то и дело, малышка. Есть вещи, которые забываешь по дороге. Но ради бога… это же касается всех, и забывчивость к сорока обычно проходит. После сорока все всё вспоминают. Так что ты в хорошей компании.

— Я не хочу быть в такой компании.

— Знаю. Ты человек не слишком социальный, но в определенных ситуациях человеку одному не справиться. Поэтому я принесла Библию.

— Бенита, ради всего святого! Ты же прекрасно знаешь, что я не…

— С кем-то общаться необходимо, — твердо сказала Бенита Урмсон. — C кем-то надо разговаривать. Ты сорок лет не разговаривала ни с кем, кроме себя самой. Ты устала. Любой устанет. И ты должна выбрать — либо другие люди, либо Господь.

— Благодарю за поистине спасительную…

Бенита резко подняла руку, и Эбба осеклась. Она взяла еще карамельку и уставилась на подругу, даже не заботясь скрыть скепсис:

— Понятно. Ты хочешь по-прежнему держать все двери на замке. И мою скромную дверцу — тоже. Это твой выбор, Эбба. Это касается только тебя. Я, как и ты, не имею ни малейшего отношения к религии. Но в этой книге собран тысячелетний опыт человечества… да почему опыт человечества, дурацкое выражение… здесь собран человеческий опыт. Это не пропаганда, а мудрость. Тебе нужно утешение. Утешение, любовь и хорошая доза милосердия. Помнишь, как мы выписывали рецепты на фармакологии: утешения — пятнадцать частей, любви — двадцать пять частей, милосердия — quantum satis. Столько, сколько нужно. Нет ничего другого, что могло бы тебе помочь, все остальное… все остальное — мелочи. Думаю, ты и сама это понимаешь. Ты умная, Эбба, но мудрости в тебе — кот наплакал. Ты сама себя затолкала вместе с Хенриком в темный чулан, скорчилась там и ждешь чего-то. Тесный, темный чулан. Впусти немного света или, по крайней мере, выбери другой чулан, побольше… но, конечно, ты, как всегда, сама лучше знаешь, а я…

— А ты?

— Я всего лишь почтальон. Don’t shoot the messenger.[69]

— Это-то я понимаю…

— Вот и хорошо.

— А они и в самом деле очень вкусные, «марианнки». Подумать только, как давно это было… а их еще продают?