Книга На крови - Сергей Дмитриевич Мстиславский

харкать стал, богу молится, стих. Щербатый, слышь, на Москву подался... На Валаам-то так, ведь, и не удосужились. Оробел народ к посадке... Как, говорит, поедем, да как с пароходом, — тьфу! Щербатый-то и обиделся...

Аниська, неслышно ступая валенками, внесла бутылку и тарелку с грибами.

— Вот чкнем, по случаю встречи... Наконец, довелось — в настоящем-то виде. Ну и шуба! Мы все гадали за заставой: что за человек? А он вон какой! Ну — и барин!

— Тише, Савва!

— Ничего. Тут кругом все, можно сказать, свои — надежные ребята. Всяких делов видали. Огурца солененького подгони, Анисьюшка. Слышь? Огурца! С приездом, с благополучненьким.

— Я к тебе вот зачем...

— Постой, товарищ Михаил. Надлежит, по обычаю. Сначала — чкнем, во здравие. А там — и о деле.

Он опрокинул рюмку в горло и крякнул.

— Всякое, можно сказать, ел ухищрение, а лучше нет под водку, как огурец. Анисья, та больше норовит рыжик. Но это, по моему суждению, женское. Нет лучше огурца. Первая — колом, вторая — соколом. Выпили.

После четвертой Савва отдулся и сказал.

— Ну-с, теперь, до нового приятия, докладайся.

— Докладаться не долго. Охранка дозналась, на квартире у меня засада.

Савва свистнул.

— Так-с! Эт-то пошло дело насерьез. Что же делать будешь?

— Перейду на нелегальное. А сейчас, пока меня ищут, надо спешно выбраться из Питера. Прежде всего, одежду переменить.

— Одежа — дело плевое: оборудуем духом. Денег тоже дам. — Он подмигнул опять. — Я вам говорю, подторговываем. Ну, а вот с документом как?

Он задумался.

— Конечно, можно бы и у ребят позаимствовать, а только примета будет, прямо сказать, не та: рабочая примета, а ты — вон какой.

— А из монастырских... помнишь, говорили... не осталось? В монастыре — всякого звания люди.

Савва ударил по коленкам.

— Верно! И подрясник ведь твой у меня цел, ей-бо! — Он закинул голову и захохотал.

— Ой же и лихо. Была, была где-то бланка... Постой, никак под тюфяком.

Притоптывая каблуками, он подошел к кровати, отвалил тюфяк и запустил под него руку.

— Тут у меня где-то книга божественная, в ней и беганки. Во!

Он вытащил книгу в кожаном переплете.

— Рцы, отцы, во все концы, о грехе овцы, аллилуя. Сейчас, брат, дочтем до точки. Примялся, пес его...

Он растопырил рукой широкий, желтоватый бланк.

— Видел? и печать обительская и подписание. Только прописать: прозвище и куда путевое.

— Какое путевое?

— Н-на! Бланка-то какая? Которые монахи в посыл на сбор или по другой надобности, тем и дают. Видишь, как печатано. Тебе в какой город податься сподручнее?

— В Ярославль.

— А там монастырь есть?

— Зачем монастырь? Мы так просто напишем.

Булкин покачал головой.

— Негоже! Для сбора надо сверх документу еще и книжку, а книжки у меня и нет.

— Великое дело! Ежели что — скажу: потерял.

— Негоже, я тебе говорю! По сбору монахов посылают, не послушников. А ты какой монах, где у тебя волосье-то? За послушника сойдешь еще, а чтобы монах — нет. Тебя и писать надо на послух. Значит, в монастырь какой.

— Ну, тогда пиши в Киево-печерскую лавру. Я кроме ее да Троицкой лавры и монастырей-то не знаю.

— Вот ты, брат! — укоризненно причмокнул Савва. — Ученый небось, а чего необходимого — не знаешь. А ну‑сь, давай писать: ночевать-то у меня все же неподходяще будет. Я тебя к Аниськиной сестре. У нее надежно: ежели чего — скажет «гость». По монашеству-то тебе определенно: тайный женский пол нужен. Наливай-ка баночки. А я чем писать приволоку. Анись, Марфиньку сегодня видала? Нет? Тут мне к ней монашка одного спасаться желательно направить.

— Монаха? Пропади ты!

— Го-го-го! — залился Савва. — Ты к нам в камору погоди заходить.

Он шумно захлопнул за собой дверь и поставил на стол, отодвинув бутылку, пузырек с чернилами.

— Пишем. Как тебя по прозвищу?

— Пиши: Михаил Черниговец.

— Правильно. Так оно выходит — и постное и ско ромное. И-эх! «Обители святых Германа и... послушник Михаил Черниговец... по благословению отца настоятеля»... Ты его, к слову, видал — представительный старец, из кавалергардских солдат, говорят, с самого правого флангу — во здоров! «...в Киево-печерскую...»

Он старательно выводил, посапывая, писарским, колючим почерком буквы между печатными строками текста.

— А в возглавии документа смотри-кось: храм! — щелкнул он пальцем по бумаге. — Не документ — спасение душевное, иже во святых отец... Особенно, ежели при некоторой монете. Монетой снабжу, не сомневайся... Мы, брат ты мой, добро помним. Скидавай шубу-то.

Увидев фрак, он присвистнул.

— Э-эх, брат Михаил! Была, можно сказать, жизнь! Ежели как на духу, не жалко?

— Нет, Савва, не жалко.

— Круговорот, — покачал он головой. — Мы к твоей жизни ладимся, ты — к нашей. — Он повертел рукой. — Не понять. Мудрено.

И добавил, уже другим, деловым голосом:

— Сколько же за такую одежу, к примеру, плачено?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я переоделся в белье Саввы. Не по росту, но на первый раз хватит. Зато подрясник пришелся, как по мерке. Савва оглаживал руками талию, любуясь.

— Пояс-то ты подтяни, чтобы одно слово, по форме. Пуговицы на вороте приметил: с шиком шито: не пуговица — прямо сказать, аметист. Теперь только кудрецо запустить — и купчихе от тебя мор! Отче Михаиле, моли бога о нас... Вот насчет шубы не столь ладно. Есть у меня тулупчик, да неказист. Заскучаешь после своей-то.

— Чем тертей, тем надежней. Тащи.

— Дух от него, видишь ты. Анись!

Анисья ахнула с порога.

— Господа Иисусе!

— Истинно! — мигнул Савва. — Подходи под благословение. Инок Варсонофий, испивши кофий, в обитель возвращается: на предмет схимы. Одевайся, отведешь к Марфиньке. И чтобы там — тихо. Понято?

Анисья покачала головой и вышла.

— Теперь насчет деньги. За одежу твою я выручу, так надо думать, сот...

— Брось, Савва. У меня деньги есть.

Он метнул на меня быстрый взгляд.

— Вдосталь ли? Едешь на день, хлеба бери на неделю.

— На год хватит. Спасибо. Не возьму.

— Верно говоришь?

— Верно.

— Верно, так верно. Ты человек крепкий. А только как же это окажет: я же в прибытке.

— Тут разве на деньги счет!

Савва хлопнул меня по плечу широкой ладонью.

— Правильный ты парень, товарищ Михаил. И