Книга Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

бедре, как принято носить в легионах. На перевязи также висел кинжал армейского образца. Сверху был наброшен широкий серый плащ, застегнутый золотой фибулой справа, на греческий манер.

– Сармата зовут Азарион, что в переводе означает «тысячник», – представил нового переговорщика Лют. – Конечно же, тысячи у нашего знакомого нет и в помине, но сарматы часто склонны преувеличивать свои силы. Впрочем, Азарион действительно является одним из приближенных степного князя Агаста, его доверенным лицом.

Услышав свое имя, сармат вопросительно посмотрел на римлянина.

– Трибун Галльского легиона Константин Германик, – коротко отрекомендовался тот.

– Триб-у-у-н! – гортанно повторил за ним Азарион.

– Он решил, что это и есть твое имя, – пояснил Лют. – А остальное что-то вроде «владыка легиона, повелитель галлов», ну, вроде «повелитель коней и людей, властелин степей».

Разговор о реальных или вымышленных званиях мог бы растянуться надолго, но сармат Азарион решительно указал на свою спату, потом быстро изобразил движение лучника, пускающего стрелу. Все стало ясно без слов. Опытный боец желал посмотреть обещанное Германиком оружие.

«Железо», доставленное с корбиты, было складировано не в каменном доме, а в деревянной конюшне. В крепости на Юрьевой горе был свой конный отряд, из-за малочисленности предназначенный больше для разведки, а не открытого столкновения. В начале войны, повинуясь приказу, вся кавалерия ушла к Божу.

В конюшне осталось немного соломы и ощущалось много разных запахов. Впрочем, конник Азарион вообще ничего не заметил, сразу подошел к большим кожаным мешкам.

«Открывай!» – кивнул трибун Эллию Аттику.

Сармат оружие принимал из рук в руки, как младенца заботливый отец. Ласково, нежно, но держал крепко. Открыто любовался добротными римскими спатами; лизнул наконечник стрелы, по-своему определяя качество железа; расцвел улыбкой, увидев конские уздечки. С явным изумлением уставился на франциску. Боевой топор с ужасающе широким лезвием, мощной деревянной рукоятью, перевязанной длинным кожаным поясом с петлей для запястья, степняк видел явно впервые.

– Аттик! Овдия сюда! – рявкнул Германик. – Рысью, недоношенный!

Донельзя испуганный грек бросился за Овдием. А Константин Германик впервые с благодарностью вспомнил покойного враля Аммония. Еще бы! Ведь египтянин плакался, что франциска у него одна! Оказалось, что запасливый купец вез в Самбатас несколько боевых топоров. Родовое оружие франков сейчас могло спасти жизни и антов, и римлян.

Когда заявился Овдий, офицер обратился к нему, кивнув на франциску в руках сармата:

– Выйди наружу и покажи, как ты умеешь обращаться с этим оружием. – Убедившись, что Лют достаточно далеко, римлянин затем тихо приказал франку: – Тяни время, сколько можешь. Попробуй навязать ему урок владения твоим семейным топором.

Овдий вдруг поднял голову и процедил:

– Командир, франциска – не топор дровосека, франциска – оружие бога Вотана.

Возражение франка показалось Германику дерзким, но он пренебрег возможностью наказания виновного. Успеется! Сейчас франк был нужен, как никогда.

И – впрямь. Оказавшись на площади внутри крепости, Овдий стал вытворять со своей франциской такое, что от службы отвлеклись даже часовые на стене, призванные наблюдать за движением в степи.

Он вертел боевым топором в воздухе, одновременно уклоняясь от воображаемых ударов и нанося их условному врагу. Кто-то из антских мальчишек приволок мешок, набитый соломой. Франк несколькими точечными ударами разрезал мешковину, будто мясник разделал тушу. Разыскали старый, еще времен похода Траяна на даков, щит. Деревянный, усиленный бронзовыми полосками и обитый буйволовой кожей. Поставили его вертикально, подперев толстым колышком. Точь-в-точь как бы держал его солдат в ожидании приказа.

Франк Овдий отошел шагов на пять, замахнулся боевым топором, послал его в цель. Только лезвие сверкнуло, как молния! Франциска проломила середину щита. При помощи кожаного ремня, закрепленного на правом запястье, франк ловко вернул свое оружие обратно.

Выражая неподдельное восхищение, зааплодировал Эллий Аттик и, не глядя в сторону трибуна, прошипел:

– Чего ждешь, храбрейший?! Немедленно подари гостю этот кусок железа!

И – впрямь! Константин Германик, памятуя о том, что переговоры надо затягивать любой ценой, знаком предложил сармату самому метнуть франциску. Овдию коротко бросил:

– Помоги советом!

Франку не пришлось повторять дважды, за любезное дело обучения смертоносному ремеслу он взялся с удовольствием. Мальчишки, гребцы, свободные от несения службы анты, все подливали масла в огонь, раззадоривая сармата.

Единственным недовольным существом в этой ситуации оказалась старуха Амага. Бывшая жена сарматского князя принялась строго вычитывать Азариона. Поначалу тот делал вид, что не слышит ее из-за криков и хлопков азартных болельщиков. Но сарматская ведьма оказалась упорной и подошла ближе, продолжая каркать, как больная ворона, и кричать, как голодная чайка. Тогда Азарион повернулся к ней лицом и, вытирая пот со лба, вдруг резко взмахнул франциской. Старуха мгновенно заткнулась, громко испустив дурной воздух. Антские мальчишки, картинно сжимая носы, обидно засмеялись.

Трибун поднял голову. Солнце стояло в зените. Полдень. Сегодня штурма не будет.

Глава ХLIХ

Подмога

Когда начало темнеть, трибун проводил до стены посланцев степного князя. Впереди семенила ведьма, постоянно оглядываясь на чернокожего гиганта Калеба, буквально наступавшего ей на пятки. Агара суеверно бормотала то ли заклинания, то ли проклятия. За лучником шел Лют. Пират хоть и бодрился, но по вспотевшей рубашке на спине было видно, что он сильно трусит. Еще бы! Позади него следовал Константин Германик, с трудом сдерживая Цербера. Исчадие римской преисподней рвался с поводка, намереваясь загрызть предателя.

Оживленно переговариваясь, за римлянином поспешали франк Овдий и сармат Азарион. Тысячник выглядел довольным: трибун торжественно вручил ему в подарок грозную франциску. Теперь Овдий поспешно, на ходу, давал новому знакомому последние советы: как попасть точно в сонную артерию пехотинца, обычно не защищенную доспехом; метнуть топор в голову закованного в броню катафрактария; грамотно вынуть топор из тела поверженного врага. За этот день франк произнес больше слов, чем за весь поход.

«Интересно, как они друг друга понимают?» – мимоходом подумал трибун. В легионах Империи служило много наемников со всей Ойкумены, но они, по крайней мере, общались на греческом. А тут… Встретились сармат с франком и целый диспут устроили.

Процессию замыкал фракиец Тирас. Страшный серп он держал в правой руке, внимательно наблюдая, чтобы никто из посланников врага не нарушил порядок следования.

Когда наконец сарматов со всеми предосторожностями отправили за стену, к трибуну приблизился Овдий.

– Командир, позволь наедине пару слов сказать.

Константин Германик с интересом воззрился на франка, который на этот раз головы не опустил. Сразу видно, что новость того стоила!

Когда спустились в крепостной двор и отошли в сумрачную тень под домом Смилы, Овдий коротко сообщил:

– Сарматский вождь поссорился с Атаульфом. Тот отказался вести своих людей на стены во