Книга Сокрушительный удар - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Черт возьми, Джонас, сейчас уже полвторого! — возмутился врач, но все же согласился приехать.
К тому времени, как появилась полиция со своей чертовой трубкой, я уже заварил чай. Они согласились выпить по кружке чаю с сахаром и с молоком и кисло понюхали бутылку и стакан в руке девушки. Разве она не знала, что ей не следовало пить до проведения теста? Она устало покачала головой, показывая, что об этом она не подумала.
В течение пятнадцати минут после принятия алкоголя тесты, естественно, проводить нельзя. Поэтому они пока что стали заполнять протокол.
— Ваше имя, мисс?
— Софи Рэндольф.
— Замужем?
— Нет.
— Возраст?
— Тридцать два.
Никаких дамских кокетливых колебаний. Просто констатация факта.
— Где живете?
— Суррей, Эшер, Скилли-Айлс-Драйв, Примроуз-Корт.
— Род занятий?
— Авиадиспетчер.
Ручка полицейского секунд на пять зависла в воздухе, прежде чем он это записал. Я посмотрел на Софи Рэндольф, незамужнюю, тридцати двух лет, авиадиспетчера, женщину, привыкшую работать на равных с мужчинами, и вспомнил, как она вела себя на месте аварии: даже в такой критической ситуации она инстинктивно отвергала мужское покровительство, потому что в повседневной жизни не могла себе этого позволить.
Она рассказала все как было. Она была в гостях у друзей недалеко от Брайтона. Уехала от них в четверть первого. Примерно без десяти час она ехала по шоссе на скорости сорок пять миль в час, при хорошей видимости, и слушала круглосуточную радиопрограмму. Внезапно из кустов на дорогу выскочила лошадь. Она нажала на тормоза, но остановиться бы все равно не успела и свернула налево, чтобы не врезаться в лошадь. Джип она обогнала примерно за милю до того и не заметила, что он по-прежнему висит у нее на хвосте. Джип ударился в заднюю часть ее машины и развернул ее. Ее машина снесла дорожный столб и съехала в кювет. Она была пристегнута ремнем. Ее встряхнуло. Она немного порезалась разбитым стеклом.
Один из полицейских спросил, что она пила в гостях. Она все тем же ровным, спокойным голосом сообщила, что перед обедом выпила рюмочку шерри и за обедом — немного вина.
В конце концов ее заставили подышать в трубочку. Она спокойно подышала.
Полицейский, который проводил тест, взглянул на показания прибора и вскинул брови.
— Ну, мисс, — сказал он, — неофициально я могу вам сообщить, что, если бы не это виски, у вас все было бы в порядке. Тут и сейчас совсем чуть-чуть выше нормы.
— Ну, меня это не удивляет, — сказала она. Это, по крайней мере, было правдой.
— Знали бы вы, сколько народу нарочно пытаются напиться перед тестом!
— В самом деле? — устало спросила она, с таким видом, словно подобные уловки ей и в голову не могли прийти. Полицейские собрали свои бумаги и приборы, прочли мне лекцию о том, как надо содержать животных, чтобы они не убегали, и наконец убрались восвояси.
— Спасибо! — сказала мне Софи Рэндольф и чуть заметно улыбнулась.
Она спала у меня, а я спал в кровати Криспина, а ничего не подозревающий Криспин спал внизу на диване.
Доктор аккуратно зашил ей порез, но она беспокоилась не столько о себе, сколько о своем платье. Она настояла, чтобы он ни в коем случае не резал рукав, чтобы добраться до раны, а распорол шов, и он так аккуратно распарывал рукав, стараясь ей угодить, что я не мог сдержать улыбки.
— Рука-то заживет, а платье нет, — объяснила она. — А оно дорогущее.
Порез оказался глубоким и рваным, с застрявшими в нем осколками стекла. Софи с интересом смотрела, как доктор делал ей местную анестезию, чистил и зашивал рану. Интересно, что вообще может выбить ее из колеи?
Утром она встала бледной и с дрожащими руками, но продолжала оставаться все такой же ровной и сдержанной. Я собирался ей сказать, чтобы она оставалась в постели, но, когда я в половине девятого, накормив лошадей и вычистив денники, вернулся в дом, она уже спустилась на кухню. Сидела за столом в моем халате и тапочках, курила сигарету и читала газету. Под глазами у нее темнели синяки, и по ее лицу сразу было видно, что ей уже тридцать два. Я подумал, что ее перевязанная рука, наверно, болит.
Когда я вошел, она спокойно подняла глаза.
— Привет, — сказал я. — Кофе хотите?
— Очень!
Я сварил кофе в кофеварке.
— А я вам его наверх принести собирался.
— Я довольно плохо спала.
— Ну, еще бы!
— Я услышала, как вы вышли во двор. Увидела вас из окна и подумала, что, наверно, стоит спуститься.
— Как насчет тостов? — спросил я.
Против тостов она ничего не имела, так же, как и против поджаренного бекона. Пока я готовил, она оглядывала мою по-спартански обставленную кухню и наконец задала висевший в воздухе вопрос:
— Вы не женаты?
— Развелся.
— И, похоже, довольно давно.
— Совершенно верно, — усмехнулся я. Женился, раскаялся, развелся. И не спешил повторять ошибку.
— Не могли бы вы одолжить мне какую-нибудь одежду, в которой я буду выглядеть не слишком странно?
— Ну... Свитер, джинсы... Устроит?
— С серебряными туфлями это будет смотреться изумительно! — сказала она.
Я сел за стол рядом с ней и стал пить кофе. Лицо у нее было не столько красивое, сколько миловидное — его прелесть заключалась не в чертах, а в красках и в выражении. Брови и ресницы — рыжевато-русые, глаза — светло-карие, губы без помады — нежно-розовые.
Я начал понимать, что в ее манере держаться нет ничего агрессивного. Она просто не позволяла никому относиться к себе покровительственно или принижать ее лишь потому, что она — женщина. Неудивительно, что некоторым мужчинам это не нравится. Но ее коллеги наверняка считают ее надежным товарищем.
— Мне очень неудобно, что с лошадью так получилось, — сказал я.
— Ну еще бы!
Но она, похоже, совсем на меня не сердилась — хотя и могла бы.
— Могу ли я чем-нибудь искупить свою вину?
— Например, отвезти туда, куда мне надо?
— Пожалуйста!
Она задумчиво жевала тост с беконом.
— Ну... мне нужно позаботиться о своей машине. Вернее, о том, что от нее осталось. А потом я буду вам очень обязана, если вы отвезете меня в Гатвик.
— Так вы там работаете? — удивился я.
— Нет. В Хитроу. Но в Гатвике я могу нанять машину. Специальные скидки для работников аэропортов.
Она резала тост правой рукой, и я увидел, что она морщится.