Книга Московские дневники. Кто мы и откуда… - Криста Вольф

В Черемушках, совсем рядом с новыми домами, я видела развалюхи, каких не придумал бы даже художник с самой буйной фантазией: приземистые лачуги, собственно, груды досок, повсюду залатанные, жмущиеся к земле, крохотные грязные окошки — картины как в трущобах крупных американских городов. Криста говорит, лачуги в большинстве деревень ничуть не лучше этих жалких халуп, и, глядя на все это, понимаешь, какое поразительное достижение представляет собой такой вот новый район. В подобных обстоятельствах не до эстетизма. […] Вчера вечером здесь были все наши друзья […] Богатый стол с икрой, цыплятами, и осетриной на вертеле, и салатами, и… и… в общем, русское застолье. И, понятно, много водки. […]

Около 9 мне пришлось уйти в номер, потому что я заказала разговор с Райнсбергом (мой самолет вылетает только завтра вечером). Костя [Богатырев] пришел следом. Когда мы остались одни, рассказал о себе: при Сталине его приговорили к смерти, потом помиловали и дали 25 лет. Пять лет он отсидел в лагере, где погибло так много замечательных писателей, с тех [пор] у него нервная болезнь, из-за которой дергаются руки, а иногда и все лицо. Я с ужасом вспоминаю тот миг, когда он сказал, что у него совсем мало времени […].

Хойерсверда, 16.10

[…] Последний вечер мы провели вместе, «тебе нужно смеяться, — сказал он, — ты такая красивая, когда смеешься», и я смеялась, ведь и поводов для этого было предостаточно: гротескные недоразумения, смешные обороты (один раз, когда хотела заказать мокко, я заказала «мускулистый кофе»), Георгий поцеловал маленькие родинки над моей правой грудью и сказал «мои прелестные точечки», потому что мы никак не могли договориться насчет перевода слова «Schönheitsflecken». […] Криста, полувесело, полуозабоченно, предостерегала, чтоб я вела себя хорошо, но я и так была настроена решительно, невзирая на лепет на звучном грузинском, […] невзирая на коленопреклонения и трогательное описание бессонных ночей […]. И невзирая на цветистые уговоры: Только трое знают об этом, Георгий, Бригитта и Бог. — Но может, и Бог возражает? — Нет, нет, этот Бог молодой, он смотрит в сторону и улыбается. […]

Криста осталась еще на два дня. На прощание я обняла ее, неожиданно для себя. Думаю, я ее полюбила. […]

Еще один вечер с Костей. Превосходное собрание писем и фотографий великих людей — Пастернака, Маяковского с Лилей, Эренбурга. […] Увидев фотографии Пастернака, я вдруг поняла, кто он был. Как удар в сердце — индейское лицо, самое красивое и отважное, какое я когда-либо видела. Я бы в него влюбилась, с первой секунды.

[…] Рассказывают странную историю (она сокращена, письмо еще существует): когда умерла жена Сталина — официально говорили о самоубийстве; москвичи клянутся, он ее убил, — Союз подготовил письмо с соболезнованиями, которое подписали 30 писателей. П. отказался, он сам написал Сталину: «…Накануне (в день смерти жены) я впервые думал о вас как о художнике… точно был рядом и все видел»[7].

Я встречала многих людей, которые при Сталине по десять лет и больше сидели в тюрьмах. Костя рассказывал ужасы про Воркуту. Грузины до сих пор любят Сталина. Я не могла поверить и спросила Георгия. Он ответил: «Сталин — грузин». Мы даже согласились, что Сталин был преступником, что он уничтожил цвет русской интеллигенции, а заканчивая разговор, Георгий очень гордо произнес: «Но он грузин».

Прощание с Москвой: дождь, холодно, темно, но стены домов усеяны квадратами света, молодой сотрудник посольства заехал за мной, и Георгий изнывал от ревности […].

Аркадий Ерусалимский — Кристе Вольф, 26 мая 1965 г.

Москва, 26 мая 1965 г.

Дорогие друзья!

Ровно две недели назад я гостил у Вас в семье, и это был лучший день моего пребывания в Вашей стране. Как всегда, прекрасно чувствовал себя в Вашем обществе: атмосфера была приятная и остроумная, и, как я надеюсь, мы прекрасно понимали друг друга. К сожалению, я немного устал после передряг конференции, заседаний и приемов.

Между тем я прочитал в «Нойес Дойчланд», что и Вы в связи с веймарской и берлинской встречами[8] очень заняты с нашими и с незнакомыми австралийцами. Было ли по-настоящему интересно? У меня было и есть еще много вопросов, которые хотелось бы Вам задать, но наш последний разговор в Вашей симпатичной квартире вышел настолько кратким, что я не успел их задать. Надеюсь, скоро Вы оба приедете к нам, и тогда времени у нас будет больше. Но когда Вы приедете? Жду с нетерпением. Поцелуйте Ваших милых дочек — старшую и младшую, которая хочет, чтобы ее звали только Катериной.

Напоследок хочу рассказать Вам старую, но, увы, не стареющую историю: с 18 мая лежу в больнице с воспалением легких. Самые добрые дружеские приветы.

Ваш А. Ерусалимский

Криста Вольф — г-же Ерусалимской, 3 декабря 1965 г.

3.12.65

Глубокоуважаемая госпожа Ерусалимская,

позвольте мне, хотя Вы меня почти не знаете, выразить Вам мои глубокие соболезнования в связи с кончиной Вашего супруга. Сообщение, которое я вчера прочитала в газете, глубоко меня опечалило. Вы знаете, что вся наша семья считала Вашего мужа одним из лучших своих друзей. Письмо, которое я несколько дней назад — увы, после чересчур долгого перерыва — написала ему, уже не попадет ему в руки. Многие годы мы восхищались тем, сколько всего делает Ваш муж, ведь при его состоянии здоровья это было возможно лишь благодаря невероятной энергии. Каждый раз, когда я встречалась с ним, наш разговор был для меня важным и интересным. Надеюсь, он об этом знал. Здесь, в ГДР, у него было много друзей.

Еще раз, глубокоуважаемая госпожа Ерусалимская, примите наши сердечные соболезнования и добрые пожелания лично для Вас.

Ваша Криста Вольф

Четвертая поездка. 1966 г. Через Москву в Гагру на Черном море, 10 октября — 12 ноября 1966 г.

* * *

10 октября — 12 ноября 1966 г.

Новые московские впечатления.

Прилетели 10 октября.

Новое Шереметьево.

Билет Союза писателей помогает ускорить формальности.

Совершенно разболтанное такси, шофер — слегка диковатого вида курчавый брюнет — видимо, полагает, что такая работа не для него, а потому пальцем не шевелит насчет наших чемоданов.

Гостиница «Варшава» на Октябрьской площади. «Очень хорошая гостиница, — говорит В.Ст. [Владимир Стеженский], — современная». Впечатление холодное, из-за обилия некрасивой масляной краски. В вестибюле пробовал силы какой-то маляр. Непременный сувенирный киоск с матрешками и губной помадой. По дороге туда — уже темно — бросается в глаза, что в огромных домах-новостройках освещены почти все окна. Что город разросся еще больше.