Книга Элен Берр. Дневник. 1942-1944 - Элен Берр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Не знала, как убить время; сначала еще ничего — я была на свадьбе Пьеретты Венсан, но в четверть третьего вернулась, разряженная в пух и прах, и было совершенно нечем заполнить этот бестолковый день.
На свадьбе я держалась рядом с Франсиной. Так было безопаснее, подальше от всей этой оравы — Лемерля, Вьено и компании, — под надежной защитой. Впрочем, Пьеретта мне нравится, мужу нее потрясающий. И вообще все было очень мило.
Утром — с девяти в институте. Видела Жака Ульмана, Роже Нордмана (у него недавно расстреляли брата[47]) и Франсуазу Блюм, его невесту, которую едва узнала. Они так восторженно описали мне то, что было на прошлой неделе, что я усомнилась в собственных впечатлениях. В институте наткнулась на полотеров — по субботам он открывается с десяти. Внизу встретила студента, с которым прежде никогда не разговаривала. Он оказался вполне приятным, и мы вместе пошли искать: я — перевод «Кориолана», он — англосаксонскую грамматику. В десять вернулись наверх, и я погрузилась в «Беовульфа».
Сыграть трио не получилось. Мы с Жобом были не в духе. Жан забежал на пять минут. В пять вернулась домой, взялась за «Короля Хорна»[48]. Ужинала в полном расстройстве из-за того, что ничего не сделала.
Писем все нет. Опять, как несколько месяцев тому назад, начинаю беспокоиться.
Обед в Обере[49] с Жобом, Жан-Полем и Жаком Моно. Жан-Поль прелестный, с ним легко, Моно грубый и нудный.
Чудесный день, но мне было скучно, чего-то страшно не хватало.
Я с головой ушла в «Короля Хорна», как вдруг меня позвал папа: «Звонит Моравецки». Я витала так далеко, что это не произвело на меня никакого впечатления, или я уже все для себя решила окончательно? Он хотел узнать, открыта ли библиотека, — нашел предлог! А потом повисла такая неловкая пауза, что мне пришлось ее прервать, и я пожаловалась на англосаксонский. И пригласила его на седьмое. Странное дело — до чего я осталась спокойной.
Сегодня утром первый раз с тех пор, как я засела за работу, никак не могла ее начать. Была почти уверена, что утром получу открытку, мне это и ночью приснилось — приснилось, что я получила сразу два письма, в одном почему-то рассуждения о Блейке, а другое прочитать не получалось. Так уверена, что даже суматоха с воздушной тревогой посреди ночи не испортила мне настроение, и я встала, полная бодрости. А ведь мои надежды уже столько раз были обмануты, что в глубине души я подозревала: ничего не получу. Но так хотелось посрамить это сомнение.
Однако ничего так и не пришло. Чтобы забыть о разочаровании, погрузилась в работу.
Осталась в городе одна, чтобы поработать. Интересно, что в этом году я почти не волнуюсь за свою работу.
Обедала у бабушки, там опять был Декур. Ужаснулась тому, что Клодина говорила о вчерашнем дне. Она восхищается Катрин Вьено и т. д. Жан, к счастью, прямо противоположного мнения. Пришла домой в три часа и до семи штудировала англосаксонскую грамматику.
Подумала было — вот-вот взбешусь от собственного невежества. Ложная тревога: меня ничто не может вывести из равновесия. Ухожу в работу, как в убежище.
Утром перечитала «Старый Риволи»[50]. Мама зашла рассказать мне новость о желтых звездах[51], а я не стала слушать, сказала: «Потом поговорим». Но понимала, что at the back of ту mind[52] затаилось что-то неприятное.
Пришла из Сорбонны совершенно одуревшая. Я пыталась совместить работу библиотекаря и свою собственную. В результате свои обязанности я выполняла кое-как и вообще плохо соображала. Часа в три зашел Ж. М., потом Николь с Жан-Полем — у них не было лекции Понса. Я пребывала в glorious muddle[53].
Дома нашла написанную карандашом открытку от Жерара — ничего существенного и даже без особого тепла. Но это меня не расстроило.
Голова идет кругом.
У меня было wild morning[54]. Родители с Денизой уехали в шесть часов в Обер. Я попросилась остаться, чтобы посмотреть, — как друзья сдают экзамены.
Началось с того, что я тоже проснулась в шесть от света и жары.
Позавтракала одна, в девять вышла из дому и зашагала, свободная как ветер, наслаждаясь ясным и еще прохладным утром. Первым делом отправилась на почту послать Спаркенброку его книгу и вспомнила о прошлом годе — как же это было давно. Я ни о чем не жалею, но думаю об этом с легкой тоской.
Села в метро, доехала до «Одеона». В институте уже начались экзамены. Я вдруг почувствовала, как состарилась за один вчерашний день. Встретила в вестибюле Виви Лафон. Она рассказывала какие-то дикие вещи о желтых звездах — не может такого быть.
Виви очень славная, добрая, для меня она — воплощение институтского духа. Мы вместе поднялись в аудиторию, потом опять спустились — посмотреть, как другие сдают, я разговорилась с одной знакомой, и тут появился Ж. М. Конечно, он остановился, и мы целый час разговаривали на лестнице. Потом я пошла с ним к Дидье и в книжный магазин на улице Суффло; он там извел продавцов, я, кажется, тоже.
Потом я вернулась в институт, посмотрела, проведала Виви Лафон, поболтала с Жаном и ушла.
Ж. М. проводил меня до метро. Ему хотелось пойти со мной вечером куда-нибудь на концерт. Вот для чего он искал газету. Но я поняла, к чему он клонит, и сказала, что не смогу.
