Книга Трон императора. История Четвертого крестового похода - Николь Галланд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Простите, хозяин, — пролепетал Ричард.
— А я тут при чем? — протестующе заорал Отто. — Мне надо съездить на весельной лодке к Лилиане, посмотреть, удобно ли она устроилась.
— Уверен, Лилиана мирится с теми же неудобствами, что и мы, — сказал Грегор. Отпустив Ричарда, он направился к Отто, но лишь для того, чтобы дать знак баркасу, что болтался внизу возле корабля. — Мне необходимо найти Бонифация до захода солнца. Ты — на вахте.
И такой праздник они закатили той ночью, что было светло, как днем.
Итак, в этот вечер моим стражником стал Отто. У юноши в голове было только одно — война. Он замучил меня до тошноты, объясняя разницу между правилами корректной войны (когда не позволялись грабежи, мародерство и выкуп пленных), обычной войны (в которой можно и грабить, и мародерствовать, и требовать выкуп за пленных, но нельзя трогать гражданских) и его любимым типом войны, существовавшим до этой последней кампании только в воображении: беспощадной войны, или войны беспредельной.
— Как раз она мне знакома, — устало промолвил я.
К этому времени погрузка и обустройство кораблей закончились, трюмы наполнились бочонками с галетами, сушеным сыром, сушеными бобами и горохом, соленой рыбой (на праздничные дни), луком, маслом, вином и пресной водой. Солнце над лагуной начало опускаться. Судя по всему, нас всех загонят пораньше спать в тесные вонючие клетушки «Иннокентия». Вряд ли найдется хоть один узел, завязанный человеческой рукой, который мне не удалось бы развязать. Поэтому я пребывал в абсолютной уверенности, что смогу удрать. Но все мои стремления к мести поутихли от унижения: я не заслуживал достойного ухода. Теперь мне гораздо больше подходила бесславная, непримечательная смерть. Еще до полуночи выскользну на палубу, отыщу нож и упаду на него, чтобы покончить со всем этим.
Меня здорово огорчило, что устраиваться на ночь никто не собирался. У Энрико Дандоло, слепого восьмидесятилетнего старца, венецианского дожа, были на наш счет другие планы. Знаток тонкой дипломатии, он уговорил нескольких богатых венецианцев пригласить кое-кого из пилигримов (как называли себя крестоносцы) провести последний вечер в городе, у них в гостях. Этот шаг должен был доказать, что у венецианцев не было злого умысла, когда они на полгода задержали отправку кораблей, а заодно внушить рыцарям мысль, что неплохо было бы вернуться в Венецию и здесь потратить добычу, которую они наверняка раздобудут в следующем году.
Один из богатейших горожан, аристократ и делец (в Венеции эти два понятия взаимно не исключали друг друга), был ветераном императорского крестового похода в Святую землю, что состоялся пять лет назад. Он предложил угостить небольшую группу рыцарей Бонифация, включая Грегора (причем особо подчеркнул, что ему нравятся германцы), и поделиться с ними своим опытом, прежде чем они отправятся на поиски собственных приключений. Грегор был не прочь попировать, прежде чем провести несколько недель в корабельной тесноте, но не знал, что делать со мной. Оруженосцам он не доверял, понимая, что им меня не удержать, а Отто наотрез отказался подчиниться приказу остаться на корабле и охранять пленника.
— Я слышал, какие пирушки закатывает этот Барцицца, — сказал Отто. — И тоже хочу пойти.
Я чуть не взвизгнул от такого совпадения. Сразу по приезде в Венецию мне понадобился местный житель, знакомый с расположением иностранного лагеря. Под теплым мелким сентябрьским дождиком я прочесывал Риальто вдоль и поперек. А потом, два дня назад, болтаясь без дела возле недавно отстроенной колокольни, набрел на Барциццу, главного торговца сушеной рыбой. Он оказался общительным, но почти уморительно глупым человеком. Я назвался придворным музыкантом французского короля, и Барцицца сразу в это поверил, хотя видок у меня был, как у дикаря. Он решил, что мы должны стать друзьями, дабы в дальнейшем с моей помощью он мог представиться моим покровителям во Франции, чьего общества он скоро будет достоин. Прежде чем сообщить, что на Сан-Николо нет никаких англичан, он провел меня по своему дому-палаццо на Большом канале. Поэтому теперь я держал в голове четкий план первого этажа с главным вестибюлем. Удрать оттуда будет легче, чем с корабля, к тому же по дороге я смогу стянуть с кухни острый нож.
— Возьми меня с собой как своего слугу, — предложил я Грегору.
Он подозрительно на меня посмотрел, а я поднял руки вверх, словно сдаваясь. Тогда Грегор и Отто переглянулись.
— Отвечать за него будешь ты, — предостерегающе сказал Грегор.
Отто пожал плечами.
— Я справлюсь. Если только не лишать меня ужина.
Нас доставили на изящной просмоленной гондоле с «Иннокентия» к мраморным воротам дома Барциццы, украшенным изображениями листвы и пальм.
Увидев меня, хозяин так и просиял.
— О, мой любимый вагант![3] — воскликнул он, тепло пожал мне руку и расцеловал в обе щеки, как только мы выбрались из гондолы прямо на его склад. Грегор и Отто заморгали от удивления. — Как я рад такому совпадению! Но ты вчера оставил здесь все свои инструменты. Знаешь об этом? Прикажу мальчишке принести их, чтобы ты мог продолжить поиски своего англичанина.
Меня словно ударили по щеке: еще одно напоминание о том, как бездарно провалился мой план.
— Благодарю вас, господин.
Это означало, что, возможно, я все-таки его осуществлю… хотя возвращение в Британию теперь казалось мне невероятно сложным, несмотря на то что было потрачено несколько лет на подготовку к такому путешествию. Мне невесело подумалось, что, вероятно, лучше остаться здесь, в Венеции. Отто вряд ли хитер; если притихнуть на час или два, он ослабит бдительность, и тогда можно будет удрать.
Барцицца провел нас через демонстрационный зал с высоким потолком, украшенный сложным волнистым узором, самым распространенным в Венеции. Вода, здешний источник богатства, также служила и эстетическим целям. (Должен признать, вода мне больше по душе, чем остроконечный колючий декор, по которому все сходят с ума. У меня такое украшательство вызывает лишь сострадание к камнетесам.) В зале воняло сушеной рыбой. «С языческих, варварских, промерзших берегов Черного моря!» — извинился Барцицца, ведя нас в окружении факельщиков вверх по широкой мраморной лестнице на следующий этаж своего огромного дома. Мы оказались в длинном зале с плоским потолком, мраморными панелями на стенах и высокими сводчатыми окнами, выходящими на Большой канал. На полу, перед складными столиками высотой до колена, вместо скамеек мы увидели подушки. Они были в шелковых чехлах, ярких, с богатым цветочным узором, и стоили, вероятно, целое состояние, но тем не менее лежали на полу. Рыцари во всем своем церемониальном блеске принялись неуверенно поглядывать друг на друга.
— Пусть это будет для вас первым знакомством с роскошью Востока! — важно произнес Барцицца, наслаждаясь смущением гостей. — Ваши собратья, пожив там немного, только так устраивают застолье. Вспомните меня, когда будете обедать за таким же столом со своим господином Бонифацием, как только его провозгласят королем Иерусалима!
