Книга Колобок - Александр Петряков

— Что случилось-то? Вроде скандалов в последнее время не было.

— Нет-нет, — ответила Надежда Ивановна, — не беспокойтесь, я не участковый. Скажите, вы здесь давно живете?

— С детства. Родители, когда с Урала приехали сюда работу искать, мне пять лет было. С тех пор тут и живу.

— Всех соседей знаете?

— А кого вам надо?

— Кто живет в десятой?

— В десятой? На третьем этаже? Валентина Петровна с сыном, Евгения Эдуардовна с мужем и дочками, у них две, школьницы. Семен Наумович переехал к жене, а комнату сдал какому-то студенту. Вот и все. В десятой только три комнаты, это у нас тут шесть, в выходные дни не протолкнуться.

— А студент этот здесь постоянно живет?

— Это уж я не знаю. Видела в последний раз недели уж как три назад. Может, и переехал. Не спрашивала.

Следователь вынула из сумки фотографию и показала женщине, которая в это время вынимала бигуди из светлых волос.

— Этот?

Та прищурилась и с улыбкой ответила:

— Он. Шустрый парень.

— Спасибо. Квартира на третьем этаже?

— На третьем.

Надежда Ивановна поднялась на третий этаж. Дверь открыла темноволосая смуглая девочка лет десяти и спросила:

— Вы к кому?

— Взрослые есть кто дома?

— Нет. Только мы с Лялькой.

— Лялька — это кто? Сестренка?

— Ну да. А вы кто?

— Я из ЖЭКа, хочу счетчики проверить.

Надежда Ивановна вошла в квартиру и осмотрелась. Много раз крашеные двери, словно панцирем, были покрыты грязной коростой, и стальные ручки, побуревшие и на вид липкие, вызывали брезгливость, к ним не хотелось прикасаться. Одна из дверей была открыта, и оттуда шел запах дешевых духов и ванили. Оттуда вышла семилетняя девочка в красном платье. Первоклассница Лялька посмотрела на нежданную гостью и шмыгнула обратно в комнату. Следователь усмехнулась, подошла к черному счетчику, висевшему в углу на изодранных цветастых обоях, мельком на него глянула и, для отвода глаз, сделала запись в блокноте.

— Тебя как зовут? — Спросила она девочку.

— Меня? Светка.

— Ладно, малышка, все в порядке. А у вас счетчики в каждой комнате?

— Ну да.

Надежда Ивановна зашла в открытую комнату, где стояла неубранная широкая кровать с облупленными спинками из ДСП, двухъярусные деревянные нары для девочек, круглый стол, покрытый скатертью, а на нем рядом с немытыми тарелками лежали тетрадки и учебники. Обычная картина для питерской коммуналки. Она посмотрела на счетчик, автоматически переписала цифры в блокнот. И тут послышался звук открываемой двери, и затем щелчок закрывшегося замка. Старшая девочка выглянула в дверь своей комнаты и сказала:

— Это дядя Миша пришел.

Между тем послышался звук вставляемого в замок ключа. Ага, подумала следователь, на ловца и зверь бежит. Она вышла в коридор и подошла к нужной двери. Прислонила к ней ухо, и хотела было заглянуть в замочную скважину, но ее не оказалось, потому что замок тут не врезной, а накладной, так называемый французский. Тогда она тихонько постучала. Через минуту дверь слегка отворилась, и в щели появилась голова молодого человека.

— «Петросвет», — сказала Надежда Ивановна, — проверка счетчика.

Голова молодого человека каким-то образом сумела повернуть себя на 180 градусов, так, что виден оказался только затылок. Затем появился профиль, который и произнес:

— А я здесь не хозяин. И никакого счетчика не вижу.

— Впустите, — повелительно сказала следователь, — я сюда не в жмурки пришла играть.

Молодой человек распахнул дверь и шутливо поклонился:

— Прошу вас.

Комната оказалась небольшой и почти пустой: диван-кровать с потертой обивкой неопределенного зеленовато-оливкового цвета, маленький письменный стол светлого дерева и два облезлых стула из фанеры. Под столом виднелась спортивная сумка, а на стенах висела одежда. Надежда Ивановна села у стола и кивнула парню, чтобы тот тоже присаживался. Но он продолжал стоять, сложа на груди руки, и внимательно смотрел на нее темными глазами.

— Я из милиции, — сказала она, — а не из «Петросвета». Вы Древяскин Михаил Дмитриевич?

— Так точно. Это я.

— Вот что, Михаил Дмитриевич, вы подозреваетесь в нескольких случаях ограблений и изнасилований. Для официального допроса, снятия отпечатков пальцев и других способов идентификации, вам придется проехать со мной в отделение милиции. Одевайтесь. Не забудьте взять паспорт. Покажите его мне, кстати.

— А с какой стати? По-моему вы ошибаетесь, принимаете меня за кого-то другого. У вас есть ордер на мой арест?

— Это не арест, а задержание. Как сотрудник милиции, я имею на это право.

Он пожал плечами, подошел к столу, открыл ящик, достал оттуда паспорт и положил перед следователем, коснувшись при этом ее руки. Она вздрогнула и покраснела. Взяв в руки паспорт, она глянула в его нагловатые глаза и с ужасом почувствовала, что краснеет все больше и непроизвольно отвернулась.

Между тем Древяскин сел на стул и стал обувать кроссовки. Надежде Ивановне они показались довольно странными: очень большого размера и на высокой подошве с высоко загнутыми носками.

Студент засунул в рюкзачок какие-то тетради, пару книг, футболку, куртку, сходил в ванную за пастой и зубной щеткой, взял ключ и с тем же галантно-шутливым поклоном открыл перед Надеждой Ивановной дверь. Когда они вышли на улицу, следователь показала ему на стоявшую у тротуара серую машину. Но тут модой человек сорвался с места и с невероятной скоростью побежал по тротуару. Народу в тихом старом квартале было мало, и поэтому Древяскин беспрепятственно завернул за угол и скрылся.

Да уж, подумала она, этот симпатичный юноша действительно быстро бегает, свидетели не врут. Надежда Ивановна не слишком огорчилась молниеносным исчезновением подозреваемого, отнюдь, была даже рада, что он избежал, таким образом, ареста. Ее грызло лишь то, что была кое-как одета и без макияжа. А то бы, подумала, юноша не убежал. Она мечтательно улыбалась — Амур успел выпустить стрелу.

8

Судья Ирина Романовна уже давно отцвела, как женщина. Она это хорошо знала, и мало заботилась о своей внешности. Ей стукнуло уже сорок восемь, и Ирина Романовна уже давно перестала надеяться, что сможет завести семью. Впрочем, теперь, в свои немолодые годы она с горечью думала, что и в двадцать лет ей также не на что было надеяться и что ее девичьи мечты были такими же пустыми, как и нынешнее трезвое понимание полной безнадежности в смысле обретения женского счастья, — она и в молодости красотой не блистала. И это еще мягко сказано: подружки считали ее страшненькой, утешали, как могли, ну а мужчины просто не обращали на нее внимания, и никто никогда не провожал ее взглядом на улицах. И с годами у нее стал проявляться интерес не к мужчинам, а к красивым женщинам. Она провожала их на улицах ласкающим взглядом, и в голове рождались смутные лесбийские фантазии.