Книга "Варяг" не сдается - Владимир Шеменев

Капитану 1 ранга Рудневу В. Ф.

Предписываю вверенному вам судну 16-го декабря в полдень сняться с якоря и с 12-узловой скоростью следовать в Чемульпо, где вам надлежит организовать надежную связь между Порт-Артуром и русским посланником в Сеуле, графом Павловым. Есть подозрения, что японцы умышленно задерживают наши телеграммы. Прошу вас по прибытии собрать сведения о деятельности Японии в отношении Кореи и опровергнуть или подтвердить слухи о намечающейся оккупации этого государства. Во время перехода в целях повышения боеготовности крейсера вам разрешается провести подготовительные стрельбы, но не более трех снарядов на орудие, по пятнадцать выстрелов на пулемет и сто тридцать выстрелов трехлинейными патронами. Стрельбы следует провести возле скалы Энкоунтер, что в двадцати двух милях от Порт-Артура.

Командующий Тихоокеанской эскадрой

Вице-адмирал Старк

P. S.

Таблица нормативов по расходу угля и боеприпасов прилагается.

Руднев был в ярости. Мало того что за каждую тонну перерасходованного угля штрафовали всю команду, так еще и экономили на боеприпасах. Чему может научиться комендор, делая по три выстрела в неделю, если 152–миллиметровое орудие главного калибра стреляет со скоростью шесть выстрелов в минуту? Как может научиться пулеметчик перехватывать торпеды, если ему разрешается делать только 15 выстрелов, и это при том, что скорострельность пулеметов – 600 выстрелов в минуту?

Осенью с «Варяга» списали большую группу старослужащих матросов, принимавших крейсер еще в Америке и приведших его в Порт-Артур. На смену им пришли новобранцы. Почти наполовину сменился состав комендоров, минеров и машинистов. Как сказал Рудневу контр-адмирал Ухтомский: «К ноябрю на эскадре списали более одной тысячи пятисот старослужащих, в том числе пятьсот специалистов». А это, как правило, унтер-офицеры, боцманы и кондукторы – те, от кого зависит порядок на корабле.

Показатели такой чехарды были налицо.

В ноябре, во время учений, когда на крейсере пробили дробь-тревогу, орудия были готовы к бою только через 21 минуту, а пластырь по водяной тревоге подвели за 9 минут.

Поэтому Руднев был мысленно благодарен отцу Алексея Муромцева за его письмо с просьбой пристроить сына. Кадрами, особенно такими как Муромцев, на флоте не разбрасываются. И то, что нерадивый офицер-распределитель, от которого зависит наполнение флота, хотел запереть Муромцева заряжающим, – это беда. Беда не только для флота – для всей России: от них в какой-то мере зависела судьба страны.

Глава 4

Петербург. Ноябрь 1903 г

Невысокий мужчина с характерным азиатским лицом стоял возле окна и наслаждался приходом зимы. На нем был темный изысканный костюм, белая сорочка и дорогие английские туфли модельного дома Church, завоевавшего в 1900 году в Мюнхене три золотые медали в номинации «Мужские штиблеты».

За окном шел снег. В сером вечернем полумраке кружили белые хлопья, устилая город пушистым ковром. Лед на Неве еще не стал, но ледяная кашица уже собиралась вокруг свай, подпирающих мосты. Господин Курино – военный атташе Страны восходящего солнца, хорошо знал русский язык, любил Некрасова и басни Крылова – эти русские парни и подтолкнули Курино собирать пословицы и поговорки. «Хотите узнать русских – идите в народ», – сказал ему перед отправкой в Петербург вице-адмирал Хораси Тогу. Курино не был дураком и со всей серьезностью отнесся к его словам.

– Нет снега – нет зимы. – Курино повернулся и посмотрел в глубь комнаты, где на диване восседал хозяин кабинета, действительный статский советник Слизнев.

– Вы хорошо изучили наши нравы, господин Курино. – Слизнев поерзал на диване.

Посланник еще раз глянул в окно, фиксируя в своем сознании сутуловатую фигуру дворника, ведущего бессмысленную битву со снегопадом. Задернув штору, подошел к дивану, чувствуя через подошву туфлей мягкий ворс персидского ковра.

– Так как мы поступим, господин Слизнев?

– А если я откажусь? – Мужчина лет пятидесяти сдвинул брови, пытаясь построить некий барьер между собой и посланником.

– Это ваше право. Но тогда «Варяг» поставит крест на вашей карьере.

– При чем тут «Варяг»? – с раздражением бросил советник и посмотрел на японца.

– Вы знакомы с заключением комиссии, которую возглавлял инженер Успенский?

– Да! – наконец-то Слизнев понял, куда клонит япошка.

– А теперь вспомните, Арсений Павлович, кто подписывал Акт сдачи-приемки крейсера в Филадельфии?

– Там еще с десяток подписей, кроме моей.

– Но не все получали подарки.

Курино достал лист бумаги, испещренный трех– и четырехзначными цифрами.

– Что это? – Слизнев все еще пытался избежать удавки, которая неумолимо стягивала его шею.

– Это расписка, которую вы дали господину Крампу в обмен на подпись и залоговые векселя.

– Откуда она у вас?

– Господин Крамп – наш большой друг. И я ее вам с удовольствием отдам… Если и вы станете нашим другом.

– Что от меня требуется?

– Всего лишь малость…

Они были знакомы больше двух лет, и Курино, считавший себя хорошим психологом, только этой осенью смог понять, что толкнуло богатого русского барина идти на подлог и предательство интересов своей страны. Деньги? Их у него полно. Женщины? Они не интересовали Слизнева. Дом? Дом был, и не один. Тогда что? Что заставляет человека дико ненавидеть свою страну и свой народ и торговать военными секретами?

Ответ был прост, как чистый лист пергамента, на который не нанесено ни одной кандзи.

Унижение…

Шумиха, возникшая в конце лета вокруг фигуры Слизнева, внесла корректировки в их взаимоотношения, исключив всякое сношение почти на четыре месяца. За эти полгода Россия что-то сделала в плане перевооружения и укрепления своих позиций в Корее, а что – атташе не знал и от этого сильно страдал. Но военная разведка в Токио страдала еще больше от того, что находилась в неведении. Сама структура шпионажа на Дальнем Востоке, в Корее и на Ляодунском полуострове была поставлена с размахом. Но что творилось в петербургских кабинетах – этого в Токио не знали, и единственной ниточкой, дававшей хоть какую-то информацию, был Слизнев. Арсений Павлович – член особого комитета по делам Дальнего Востока, водивший дружбу с военным министром Куропаткиным, графом Ламсдорфом и был доверенным лицом Безобразова, которому во всем потакал сам император.

Потерю такого источника Курино бы никогда не простили. Поэтому он был мягок и строг одновременно, балансируя на грани фола. Ему нужно было сохранить расположение Слизнева и в то же время заставить его работать на себя.

Фразу, с которой он решил начать их беседу, Курино изменил и, вместо привычного «господин Слизнев», сказал: «Арсений Павлович».