Книга Большая маленькая девочка. История одиннадцатая. Джинсы в горошек - Мария Бершадская

За оторванную ручку мою держись

И кружись, кружись…[1]

И тут он отложил гитару, взял какую-то изогнутую трубу, выдохнул в неё, и труба тоже запела – густым, низким голосом, и теперь уже девушка не могла отвести от него глаз.

Люди проходили мимо, кто-то останавливался, слушал, бросал деньги в открытый гитарный чехол. Высокий мальчик с фиолетовыми волосами положил туда апельсин.

Я бы слушала их целый день. Но Мишка дёрнул меня за рукав – пора!

– А у тебя в рюкзаке что-нибудь есть? – шепнула я. – Ну, может, яблоко… Или конфета.

Мишка покачал головой. Последнюю желатинку я давно скормила Ветке. У нас ничего не было. Хотя… Как это ничего?!

– Мишка! Горошек!

Мишка уставился на меня. Нахмурился, не понимая, с чего это я обзываюсь. И наконец понял.

Мы разодрали толстую плёнку. На цыпочках подошли к чехлу. Одну банку положил Мишка, вторую – я.

Мы поднимались к остановке, и меня догонял припев: Пакетики танцуют, пакетики кружат… Там было что-то ещё. Но я уже не могла разобрать слова, потому что лестница кончилась.

– Следующая – «Парк», – сказал Мишка.

Мы устроились на заднем сиденье. Ветка залезла мне на колени и даже успела заснуть.

Наверное, это был какой-то специальный сонный троллейбус: напротив нас храпел громадный дядька в кожаной байкерской куртке.

С его майки скалился какой-то ушастый монстр, и, кажется, у него тоже были закрыты глаза.

– Хр-р-р, – троллейбус дёрнулся, и с колен байкера чуть не свалился пакет. Из него торчал розовый рыбий хвост и огромный букет, украшенный бабочками и блёстками.

Я поймала взгляд Мишки и сразу поняла, О ЧЁМ он подумал.

– Нет! – прошипела я. – Ты с ума сошёл?!

Но Мишка уже достал из упаковки две банки и подкрался к байкеру.

– Хр-р-р-пс-с-с, – сказал байкер.

Первая банка с горошком скользнула в пакет. Байкер зачмокал губами. Мишка замер… Так, теперь вторая.

– Остановка – «Парк пятидесятилетия октября», – сонным голосом прогудел водитель.

– Хо-о-о, – захрапел байкер и прислонился к окну.

Я стряхнула с колен обиженную Ветку, подхватила рюкзак и следом за Мишкой выскочила из троллейбуса.

– Странное имя у этого парка. В нём что, пятьдесят лет был октябрь?

– Я бы не отказался, – хмыкнул Мишка. – Представляешь, везде снег, а тут можно без шапки гулять.

Вход в парк охраняли скульптуры. С одной стороны – грустная девушка на скамейке, с другой – влюблённые.

– Мишка, давай их украсим! – предложила я.

Одну банку мы положили на колени одинокой девушке – пусть ей будет повеселее. Другую пристроили на ладони влюблённому. Парень и девушка протягивали руки навстречу друг другу, но злой скульптор поставил их слишком далеко. И через пятьдесят, и через семьдесят лет октября они так и не встретятся.

– Ну вот, испортила всю романтику, – хмыкнул Мишка, – теперь кажется, что она решила отобрать у него консервы.

Ну и отлично. Мне иногда тоже хочется похулиганить!

Последние банки Мишка запихал в карманы куртки.

– Хорошо, когда руки свободные! – радовался он.

Стоп. Эта фраза мне чем-то мешала… Как маленький камешек, залетевший в кроссовку. Она колола, не давала уйти.

Свободные руки… Ой!

– Мишка! Мои босоножки! Коробка!!!

Как же я умудрилась про них забыть?!

Мы вспомнили всё, что с нами было сегодня, – шаг за шагом.

– На «Смертельной восьмёрке» у тебя на коленях точно стояла коробка. Ты ещё жаловалась, что тебе неудобно Ветку держать.

– А потом её стошнило…

– И ты пошла мыть руки…

– А коробку поставила на землю, рядом с водой…

Я крикнула это уже на бегу. Мишка помчался за мной. Разноцветные автомобили, карусели, вагончик с мороженым, поворот на дорожку, через горбатый мостик…

А вот и пруд.

Свою коробку я увидела издалека. На ней лежал кусок хлеба и обгрызенный огурец. А рядом, прямо на земле, сидел человек.

И в школе и дома всегда говорили: разговаривать с такими людьми нельзя. Нечёсаный, в каком-то жутком пальто с рыжими пятнами на спине. Бомж. Даже смотреть на него и то страшно.

А как же папин подарок? Новые, с футбольным мячом вместо розочки, единственные в мире…

– Ну и чего ты не забираешь свои босоножки? – раздался скрипучий голос.

– Что? – пискнула я.

– Коробку чего бросила, говорю!

Бомж повернулся к нам. Лицо у него было грязное, заросшее бородой. Но совсем не злое.

Ничего не поделаешь – придётся к нему подойти.

Мишка взял меня за руку, и мы спустились к пруду.

– Я заглянул: может, чё полезное забыли. А там такие лыжи – не поймёшь, к чему приспособить. – Бомж с хрустом откусил огурец, убрал хлеб с коробки. – Забирайте!

Ещё пара шагов.

На жухлой траве сушились носки и рваные майки. Я дышала ртом: так меньше чувствовался запах.

Бомж покачал головой, разглядывая меня:

– Ишь ты какая… Выросла. У меня дочка малая была, всё просила, чтоб я на плечах катал. Я бегу – она смеётся. Мороженое ей покупал. На шее у меня сидит и ест. Если капнет, я не ругался.