Книга Молния Господня - Ольга Михайлова

Засыпая в новом, непривычном для него месте с мрачными сводами, Вианданте не мог отделаться от мысли, что упустил что-то важное. Было нечто, что туманно намекнуло ему на причину смерти Гоццано, намекнуло, и тут же растаяло. Любопытно было и замечание, вскользь брошенное Леваро, о возможностях инквизитора. Он словно предлагал ему некие своднические услуги… И если это справедливо, то не снабжал ли он бабёнками Гоццано? В этом случае он должен знать больше, чем сказал. Что за дом лесничего? Или мерещится? А главное, что за человек был Гоццано? Что он написал Дориа?

Было и ещё одно — и Империали знал это. За ним самим будут наблюдать и докладывать Дориа. Кто здесь «глаза Провинциала»? Не Леваро ли? Епископ рекомендовал его… Джеронимо понравились умные глаза прокурора, но насторожили излишне мягкая, чуть шутовская манера речи, готовность угодить, явное раболепие. Одет Леваро был странно кокетливо, пока они шли от дома князя-епископа, Империали, наблюдая из-под капюшона, несколько раз поймал взгляды девиц на прокурора, несколько раз и Леваро оборачивался вслед женщинам. У прокурора были красивые стройные ноги, белозубая улыбка… Леваро явно нравился женщинам. Но было в этом умном и грустном шуте что-то туманное… Или все-таки именно он — соглядатай?

Новый инквизитор, как любая новая метла, мог мести по-новому и сменить весь состав чиновников. А мог и утвердить… Не этого ли боится Леваро? Ладно, довлеет дневи… И, пробормотав ещё одну короткую монашескую молитву, Джеронимо провалился в глубокий сон.

Утром спальня Джеронимо оказалась совсем не такой мрачной, как представилось ему вечером при свечах. Солнечные лучи, ложась на потемневшие от времени дубовые панели, покрывали их странной, чуть зеленоватой позолотой, играли зайчиками на изгибах покрывала, торжественно облекали светом тяжелый занавес у полога кровати. Полусонно пробормотав монастырскую максиму «оtium — pulvinar Diaboli», «праздность — дьявольское ложе», Вианданте поднялся, поправил рясу. Тихо постучав, вошла синьора Тереза и, пожелав мессиру Джеронимо доброго утра, сообщила, что только что пожаловал прокурор-фискал. Инквизитор быстро вышел в залу.

— Аресты произведены, все подозреваемые задержаны, как и приказано. Показания сильно разнятся. Судя по полученным свидетельствам, Гоццано пришёл вечером — около семи, после повечерия, около полуночи, и на Бдении. Одет был в чёрный плащ с капюшоном, или в серую рясу, или во что-то тёмно-зеленое. На руке его были четки, но кое-кто уверен, что на запястье ничего не было. Он предпочёл уединиться с девицей Лучией Челли, здесь все показания сходятся, но это они говорили и сразу после того, как его обнаружили. Я позволил себе, памятуя ваши слова о следствии третьей степени… — Вианданте внимательно слушал, — немного припугнуть дурочку. По моему приказанию её привязали на дыбу. Я сказал, что её хозяйка уже во всем призналась и, если она будет упорствовать…

Инквизитор выразил надежду, что прибегать к крайнему средству всё же не пришлось? Леваро утвердил его в высказанной надежде. «Разумеется, дурочка завизжала, как поросёнок и, будучи снята с дыбы, рассказала, что вообще не видела Гоццано… живым. София позвала её уже к трупу, откуда-то взявшемуся в её комнате, и велела ей сказать, что он приходил к ней, Лучии, но во время-де сношения почувствовал себя дурно, схватился за сердце и умер. Это она и повторила светскому судье во время расследования» «Вы, я вижу, Леваро, чрезмерно исполнительны, задумчиво обронил Джеронимо. Но ваше усердие делает вам честь. Софию уже допросили?» «Нет. Я решил ждать ваших распоряжений. Эта бабёнка — иного теста. Мы ничего не добьёмся ни угрозой, ни пыткой. Прожженная бестия, клейма ставить негде». «Не добьемся, говорите? — инквизитор задумался, потом лучезарно улыбнулся, — Ну, так и не надо добиваться. Не будем зря усердствовать там, где это излишне. Отпустим». Леваро уже постиг некоторые особенности мышления и нрава нового инквизитора. И потому молча ждал. «Сегодня же и отпустим. Но прежде надо послать людей в лупанар». «Обыск?»

Джеронимо покачал головой.

— Что мы там найдем? Зачем нам грязные простыни? Но необходимо не упустить ни единого слова, жеста и передвижения содержательницы блудного дома после того, как она выйдет от нас. Сколько у нас людей? Дюжина? Этого хватит с избытком. Если кто-нибудь из них сумеет застать её на встрече с любым мужчиной или мужчинами, если удастся подслушать её разговоры или перехватить записку — пообещайте награду. Что представляет собой веселый дом? Можно ли с крыши попасть внутрь, можно ли просверлить отверстие в стене или в потолке? Как говорил великий Фома Аквинат, «то, что не хочешь иметь завтра — отбрасывай уже сегодня, но уже ныне приобретай то, что завтра может понадобиться…»

Леваро напрягся. «Когда мы её выпустим? Нужно уложиться до вечера?» «Не путайте причину и следствие, дорогой мой. Никакой спешки. Как только уложимся, так и выпустим. Только не наследите там. Мы отвечаем пред Господом за грехи наши и их последствия, но нелепо прибавлять к нашим грехам ещё и наши глупости. Одно дело — отследить передвижения подозреваемого и выследить глубину его умысла, и совсем другое — наследить на полу грязными сапогами. Помните об этом. Вместе с Софией отпустите и остальных метресс. Всех, кроме Лучии». «Она нужна мессиру Империали?» «Dio me ne guardi! Боже упаси, Леваро. Зачем монаху шлюха? Но это единственное, что всерьёз обеспокоит Софию. Да! Не худо бы уже сегодня до темноты распространить по городу слух, что мною решено завтра же подвергнуть Лучию пытке».

Элиа кивнул. Не допустить слухов — дело титанической сложности, распространить их — пара пустяков. Инквизитор же методично продолжил:

— Будем логичны. Едва ли эта София, не будучи безумной, предоставила бы свои комнаты для трупа, не будь на то особой причины. А какова может быть причина? Опозорить убитого и тем остановить проводимое им следствие. Значит, она либо сама замарана в процессе вместе с Белеттой, либо выполнила приказ кого-то, кому не могла не подчиниться. Я склоняюсь ко второму предположению. В её склонность к дьявольским снадобьям верится с трудом — в отличие от других, ей в потемках блудного дома мужского внимания должно хватать с избытком. Значит, ей приказали. Кто? Его-то мы и должны обнаружить. Если же такого не будет… — Инквизитор задумался. — Сколько ей лет?

Впервые Леваро не смог ответить на его вопрос. Пожал плечами и на его подвижном лице проступило брезгливое пренебрежение. Собственно, он просто поджал губы, но этого хватило. Инквизитора начала забавлять игра этого живого лица.

— Между тридцатью и шестьюдесятью. Точнее не скажешь. Кто их разберёт, этих уличных-то?

— Неважно. Но до моей проповеди в воскресение я хочу знать, как погиб Гоццано. Кое-что уже понятно. Мы имеем дело с людьми без чести. Но это не помогает нам в розысках. Ныне куда не ступи — на подлеца и наступишь. В общем, прикинемся в этом мраке свечами. Глядишь, нетопыри и налетят…

«А почему, по мнению его милости, это сделал человек без чести?» Леваро недоумевал. «Потому что его, умерщвлённого или умершего — опозорили. Это уже подлость запредельная, Леваро. Однако, время посетить Трибунал».

Вианданте вытащил из шкафа черный дублет и мантию, снял старую рясу и Леваро, исподлобья оглядывая начальника, как и несколько недель назад кардинал Сеттильяно, невольно восхитился его превосходным сложением, мощными плечами и геракловым торсом. «Вот тебе и херувимчик — да он троих сметёт и не заметит». Вспомнив, что они с Аллоро ещё не завтракали, Джеронимо предложил Леваро разделить с ним трапезу, а час спустя они втроём вышли из дома.