Книга 20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи

* * *

Речь идет теперь о том, чтобы подготовить вступление в Лигу Наций Германии, признанной по Локарнскому договору от 16 октября равноправной с державами-победительницами.

В связи с этим возникает целый ряд проблем.

Тем временем Штреземан, как всегда, торопится добиться успеха по этапам, имея в виду приближение 10 марта – даты созыва чрезвычайной сессии Ассамблеи Лиги Наций, на которой должны быть решены проблемы, связанные с вступлением в нее Германии, что предусмотрено сделать во время очередной, 7-й сессии Ассамблеи в сентябре. Штреземан успевает еще добиться от Бриана и Чемберлена согласия… на изменение режима оккупированных территорий и… на эвакуацию Кёльнской зоны.

* * *

Женева, 6 марта. В Италии в связи со все усиливающейся антифранцузской политикой происходят инциденты в Милане, Венеции, Триесте и Триполи. Муссолини вновь заявляет о своем желании установить господство Италии на Средиземном море и намеревается поставить вопрос об итальянском Тунисе.

Густав Штреземан в сопровождении статс-секретаря по иностранным делам фон Шуберта, рейнского прелата Кааса, юриста Гауса и всей многочисленной германской делегации… прибывает на Женевский вокзал под приветственные возгласы массы встречающих. И тотчас же в Женеве повеяло немецким духом!

Дороги запружены черными и желтыми автомашинами марки «Мерседес», а на тротуарах здоровенные светловолосые продавцы газет в небесно-голубых костюмах с серебряными пуговицами выкрикивают:

– «Берлинер тагеблатт»… «Фёлькише цайтунг»… «Теглихе рундшау»!..

Германский флаг развевается над отелем «Метрополь», шестьдесят две комнаты которого ожидают немецких делегатов!

И тут же на каждом этаже воцаряется странная атмосфера: вереницы пивных кружек и резкий неприятный запах потухших сигар, от которого дерет в горле.

Вечером германская делегация собирается в пивной «Бавария», «единственной в городе, куда каждое утро доставляются сосиски, привезенные на самолете из Франкфурта». К полуночи здесь, где все обволакивается клубами сизого дыма, – словно собирается вся Германия. Штреземан, громко смеясь, повторяет: «Да, да, я и есть Бисмарк поражения!»

А Жорж Бернхарт, директор «Газетте де Фосс», бросает реплику так, чтобы ее слышали за всеми столиками: «Теперь нет больше победителей и побежденных! Мы хотим вести переговоры так, как нам это удобно!»

Приходит барон фон Рейнбабен, высокий рыжий человек со шрамом на лице, как всегда в смокинге, – живое воплощение аристократии времен Германской империи (германские аристократы гордились шрамами на лице, нанесенными дуэльными шпагами. – Примеч. ред.).

На вопрос, с которым к нему обычно обращаются: «Барон, хотят ли ваши друзья, чтобы кайзер вернулся?» – он неизменно отвечает:

– Конечно, они оплакивают его в своих сердцах, но их кошельки и желудки требуют, чтобы кайзер по-прежнему оставался в своем уединении в Дорне. И он останется там, можете быть в этом уверены!

Затем появляется весьма элегантно одетый в стиле времен Германской империи, совершенно лысый, с лицом кирпичного цвета статс-секретарь фон Шуберт.

Сегодня вечером он бросает на меня убийственный взгляд. В интервью, которое он мне дал накануне, я умышленно привела сказанную им и часто повторяемую фразу: «Германия, как только она сможет, намерена отвоевать Эльзас и Лотарингию и подготовить реванш!»

В Лиге Наций всеобщее возмущение!

Аристид Бриан, которому германская делегация заявляет решительный протест в связи с этим, строго отчитывает меня: «Ужасная Табуи! Ну разве вы не происходите из семьи дипломатов? И разве вы не знаете, что в политике никогда не говорят правду! Не забывайте этого в будущем!»

* * *

Спустя несколько месяцев, 10 сентября 1926 года, в зале Реформации окруженный полчищем фотографов председатель 7-й сессии Ассамблеи серб Нинчич заявляет: «Поскольку Германия приняла все требования Устава Лиги Наций, она может принять участие в заседании».

Протискиваясь через плотную массу людей, столпившихся у левого входа, Штреземан, фон Шуберт и Гаус входят в зал заседаний и занимают места, отведенные им согласно алфавитному порядку, установленному Протоколом Лиги Наций…

Бриан, облаченный в узкий черный пиджак и брюки, напоминающие по форме печные трубы, медленно поднимается на трибуну. Встреченный бурей аплодисментов, он заявляет:

– Отныне Франция и Германия сотрудничают для дела мира!

Затем, вдохновляемый окружающей обстановкой, он становится все более красноречивым:

– Долой пушки, ружья и пулеметы!.. Долой траурные вуали!.. Дорогу арбитражу, безопасности и миру!

Эмоции достигают предела, его речь великолепна! У делегатов навертываются на глаза слезы, и Бриан покидает трибуну среди неописуемого энтузиазма!

Но Штреземан аплодирует лишь кончиками пальцев, он даже не пожал руку Бриану!

В кулуарах фон Шуберт говорит: «Как изумительно красноречив ваш Бриан! Но мы бы предпочли этому сокращение на десять тысяч численности оккупационной армии в Руре».

А заведующий отделом печати Штернрубарт добавляет: «Когда мы увидим, что Пуанкаре начнет говорить то же самое, что и Бриан, вот тогда речь последнего покажется нам еще более красноречивой!»

Что же касается графа Бернсторфа, остающегося верным моде времен Германии Вильгельма I, то он, в своих лакированных ботинках, темно-сером рединготе, тонкой, затянутой в корсет талией и подкрашенными волосами, с презрительным видом отвечает тем, кто спрашивает его мнение о вступлении Германии в Лигу Наций: «Именно Германии надлежит обеспечить торжество подлинной идеи президента Вильсона. Версальский договор является лишь вынужденной мерой временного характера, суррогатом действительного мира!»

Наконец на трибуну неловко поднимается Штреземан. Со свойственным ему металлическим голосом и с неподвижно лежащими поверх досье большими руками он скорее бормочет, чем произносит свою речь, полную софизмов.

«Рейх согласился вступить в Лигу Наций лишь в надежде, что ее руководители установят на земле задуманный Богом новый порядок, при котором все нации имели бы право на равенство и т. д.»

Тень неудовольствия пробежала по лицам присутствующих, которые ожидали услышать совершенно другую по содержанию речь.

Однако Штреземан заранее предупреждал Бриана:

«Я вынужден был составлять и переделывать свою речь пять раз! Президент Гинденбург всякий раз находил, что она недостаточно воинственна! Таким образом, я могу удовлетворить присутствующих в Женеве лишь на 25 процентов, ибо я должен оставить 75 процентов своим берлинским националистам!»

* * *

Но час спустя на большом банкете, устроенном представителями прессы, он находит «нужный жест». В конце обеда, напоминающего изобильные пиршества Пантагрюэля, он поднимается с места и, подходя к Бриану, звонко чокается с ним. Атмосфера становится более спокойной. Все довольны!