Книга Рабыня моды - Ребекка Кэмпбелл

Однажды Хью дал мне очень хороший совет. Не знаю, откуда он взял эту фразу.

— Кэти, — сказал он, — всегда говори хорошеньким девушкам, что они умны, а умным, что они хорошенькие. И они будут любить тебя вечно.

—А что говорить, если правда и то, и другое? — поинтересовалась тогда я.

Он улыбнулся и похлопал меня по заднице. — Говори «да», Кэти. Говори «да».

Распутный мужчина.

Но я немного отвлеклась. Словом, если в вашей внешности нет ничего экстраординарного, вы можете и не знать, как к себе относиться. Итак, я посмотрела на себя в боковое зеркало и подумала: симпатичная я или простенькая? Если симпатичная, то насколько? Если нет, то что, совсем нет? Мои возлюбленные и просто знакомые говорили мне, что я хорошенькая и даже более того. Но мужчины часто лгут. И даже тот, кто не лжет, а говорит искренне, не ошибается ли он? Если у вас есть преданный поклонник — простак, который считает, что если вы не покупаете одежду в магазинах с названием, состоящим из двух букв и буквой «и» посередине, то относитесь к высшему обществу, — можно ли доверять его мнению? Каждый расскажет вам о своей любви и вашей красоте, если он держит в руке ваши трусики, а носом уткнулся в вырез платья. Девушки, естественно, знают это. Мы же можем беспристрастно смотреть друг на друга. Но когда такие же, как ты, признают твою красоту — это равноценно ощущению от безалкогольного вина или кофе без кофеина — никакого эффекта. Нет, мы хотим, или по крайней мере я хочу, чтобы мужчины находили нас — меня — привлекательной и чтобы это было правдой.

Но все-таки я думаю, что знаю правду, — я вполне (хорошее слово, которое может означать как «очень даже», так и «не так, чтоб уж очень») привлекательна. Я не очень высокая, около пяти футов шести дюймов. Стройная, но, как все признают, не тощая. Натуральный цвет моих волос — темно-каштановый с золотистым оттенком. Правда, Людо однажды сказал, не желая ничего плохого, что этот цвет напоминает ему желтизну от сигарет на пальцах курильщика. Вот поэтому я и высветляю прядки. У меня серые глаза, что смотрится вполне неплохо. Брови отсутствуют, и это иногда хорошо, а иногда плохо. Мои ресницы бесцветные и ничего не добавляют к моей внешности, поэтому я покрасила их. Когда мы с Людо второй раз спали вместе, он внимательно рассматривал мое лицо. «Твои ресницы, — сказал он, обдавая меня тяжелым запахом вина и сигарет, — они просто потрясающие. Такие темные и длинные! Я люблю их, и твои веки, и глаза, и лицо, и голову, и всю тебя». Тогда у меня не хватило мужества признаться ему, и я до сих пор не могу сделать этого. Это одна из причин, почему Пенни считает, что держит меня под контролем. Моя грудь не очень большая, и я вполне вписываюсь в нормы мира моды, но она и не маленькая, и я прекрасно себя чувствую при общении с мужчинами. Что касается всех остальных частей тела, о Боже, кто может это знать?

Так вот, что я хотела сказать и к чему так долго подводила: я привлекательная девушка, но не настолько, чтобы быть полностью довольной своей внешностью и считать, что весь мир лежит у моих ног. Мне нужно, чтобы мужчины на меня смотрели, мной восхищались, передо мной преклонялись, льстили, дарили подарки, обхаживали меня. Понимаете, я интересна тем, что нахожусь достаточно близко и мне достаточно протянуть руку и получить все это — бессмысленные, безвкусные, ненужные безделицы, но сами они мне на колени не падают.

И сейчас я, глупая, безрассудная девчонка, тянусь за одной из таких безделиц — мне нужно внимание водителя фургона, ирландца-подхалима, потрясающе красивого парня Лайама Каллагена.

— Мне кажется, «Блэк лэм» не то место, куда девушка может зайти одна.

— Да ладно, туда приходит множество девушек, но, конечно, ты отличаешься от них. Одинокой красивой леди не придется коротать время в одиночестве.

Вот оно, приближается.

— Знаешь, если тебе действительно хочется попробовать темного пива — это то, что нужно, поверь мне, — я могу отвести тебя туда. Это поможет тебе понять его вкус.

Не знаю, насколько серьезны были его намерения. Была ли это просто ирландская болтовня, чтобы скрасить время по дороге в город, а на самом деле он ни о чем таком и не думал? Или он пытался отвлечь мое внимание? Провокация, если он задумал это, почти удалась.

— Хорошо.

— Хорошо что?

Я с удовлетворением заметила, что он немного ошарашен.

— Хорошо, я не возражаю, чтобы ты показал мне, как выглядит пинта настоящего «Гиннесса».

Теперь он уже не улыбался.

— Когда ты сможешь пойти?

— Сегодня ведь среда? Я буду в Париже с четверга по воскресенье. Может, через неделю?

Фраза «Я буду в Париже» — очень ценная. Она всегда выручает.

— Тогда в четверг через неделю. Увидимся в баре, скажем, часов в восемь.

Внезапно у меня закружилась голова. Контролировала ли я себя? Мне казалось, что да. Но вот я согласилась встретиться с незнакомцем в ужасном баре в Килберне — части города, которую знала так же плохо, как брачные танцы белохвостого орлана.

— Боже мой, вы только посмотрите, мы уже на Риджент-стрит, — произнес Лайам. — Может, выйдешь здесь?

— Спасибо, что подбросил, — ответила я.

Он не сказал больше ни слова, просто посмотрел на меня и улыбнулся. Мне показалось, что меня захлестнула теплая волна Карибского моря: легкомысленная, хмельная, всепоглощающая и судьбоносная.

Глава 4

Технический перерыв для обсуждения вопросов аренды и происхождения Пенни

Честно говоря, мою работу в тот день нельзя назвать образцовой демонстрацией искусства управляющего производством. Что бы Пенни обо мне ни думала, она знает — работаю я много и эффективно. Быть одинаково хорошим во всем достаточно сложно, тем более что в нашем офисе постоянно слышен равномерный шум. Людо как-то рассказывал мне, что ученые провели эксперимент, в ходе которого изучали движение глаз шахматистов разного уровня подготовки, ну, вы понимаете, гроссмейстеров, или как там их называют, и подающих надежды членов шахматных клубов в безрукавках и с грязными манжетами. Оказалось, хорошие игроки внимательно смотрят только на небольшое количество клеток — а именно на те, которые важны в данный момент. Активные любители со своей стороны усердно рассматривают всю доску и лихорадочно переводят взгляд с клетки на клетку в поисках особого секрета, который они никак не могут разгадать.

Людо, естественно, абсолютно не умел играть в шахматы. Он был слишком добрый и не мог вынести потери любой фигуры. Пожертвовать пешкой было для него так же невозможно, как бросить в воду щенка в мешке. Не скажу, чтобы я пользовалась этим его качеством. Том, друг Людо, частенько заходил к нам, и они удалялись в Вонючую комнату с шахматной доской и бутылкой виски.

Да уж, в тот день я вообще не могла сконцентрироваться. Можно сказать, глаза разглядывали всю игровую доску. Или даже просто смотрели мимо нее. Я металась между своими чувствами и ощущала то страх от того, во что ввязываюсь, то все более нарастающее и не поддающееся контролю волнение. Сидя за столом, я вдруг с удивлением поняла, что возбудилась. Скрестив ноги, начала размышлять об Ирландии.