Книга Колыбельная - Владимир Данихнов

— А меня дядя Кошевой. Сколько тебе лет?

— Восемь.

— Ничего себе, по сравнению с тобой я совсем старый. Анечка, ты не обидишься, если мы поговорим с твоим папой наедине?

Аня помотала головой и посмотрела на отца. Кабанов кивнул ей:

— Иди в спальню, зайка, поиграй.

Анечка робко улыбнулась и убежала. Кабанов со страхом глядел ей вслед. Когда Аня удалялась от него хотя бы на несколько метров, он чувствовал на сердце тяжесть. К тому же на него давил взгляд Гордеева. А вот Кошевой был мужик веселый: они с Кабановым немного поспорили, кто сколько отожмется на кулаках. Кабанов чуть повеселел. Гордеев молча думал, что Кабанова следует сдать в психушку. Кабанов посмотрел на него и затосковал. Он сел на диван и откинул голову назад. Гордеев стал задавать вопросы, не отрывая взгляда от мясистой шеи несчастного отца. Кабанов не хотел отвечать, он мечтал превратиться в точку и навсегда исчезнуть в космическом пространстве. Тем не менее он что-то говорил, не узнавая своего голоса. Ему казалось, что это не он говорит, а радио сообщает в пустоту страшные новости. Наконец Гордеев с Кошевым ушли. Кабанов продолжал неподвижно сидеть на диване. В комнату вошла жена. Кабанов повернулся к ней и не узнал. Он подумал, что так иногда бывает: живешь с человеком, живешь, а однажды смотришь на него и не понимаешь, кто это такой, и кажется, что рядом должен быть совсем другой человек. Жена села рядом с Кабановым и погладила его по влажной лысине. Тебе, наверно, противно гладить мою потную кожу, хотел сказать Кабанов, но ничего не сказал, однако жена поняла его, потому что они знали друг друга десять лет, десять бесконечных лет, проведенных в крошечной квартире, на маленькой кухне, где они едва помещались за столом, когда их было трое, а теперь их двое и они прекрасно помещаются, но радости нет, лучше бы как и раньше не помещались. Лучше бы толкались и злились, и говорили сердитыми голосами: это мое место, тут я сижу, подай табуретку, ну что ты делаешь, опять уронила тарелку, как можно хоть что-то приготовить на кухне площадью пять с половиной квадратных метров, когда мы переедем, Кабанов, ну что ты молчишь, Кабанов, когда ты найдешь нормальную работу, куда ты опять уходишь, папа, пожалуйста, останься, мама не хотела тебя обижать, мама, пожалуйста, не обижай папу, мама-папа, пожалуйста, не ссорьтесь, и Аня жива, жива, жива.

В глубине души я понимаю, что Аня умерла, хотел сказать Кабанов, но не могу ее отпустить. Еще он хотел сказать, что он вовсе не псих, просто иногда уговаривает себя, что Аня рядом, и действительно видит ее: она стоит посреди комнаты в белом платье и смотрит на него, а он на нее; они смеются от счастья и чуть-чуть от неловкости. До того как она пропала, он никогда не видел ее в белом платье, но всё равно представляет ее именно такой, а в волосах у нее шелковая лента. Он ничего не сказал, однако жена сжала его руку, показывая, что понимает, что у него на уме; боже, какая у нее сухая ладонь, и пальцы едва гнутся, как она похудела за эти недели, сбросила килограмм двадцать, не меньше, теперь она похожа на скелет, обтянутый землистой кожей. Кабанов положил голову ей на плечо и замер. Жена замерла тоже. Я знаю, хотел сказать Кабанов, что со временем горе пройдет и воспоминания поблекнут, но ведь это и есть самое страшное. Он ничего не сказал. Они слышали, как гремит музыка у соседей внизу, как ругаются соседи справа; они тоже ругались когда-то, а теперь им не хочется ругаться, теперь хочется сидеть вместе, ощущая тепло живого человека, и молчать. Кабанов хотел сказать жене, что любит ее, но не сказал, потому что у него пересохло в горле, однако жена поняла и прикоснулась губами к его сухой небритой щеке. Дверь в спальню скрипнула и приоткрылась. Они повернули головы, но это был всего лишь сквозняк, а у соседей слева заработала дрель и застучал молоток.

Гордеев и Кошевой курили возле подъезда. На асфальт медленно опускались желтые листья. Стареющий мужчина в грязной кожаной куртке сгребал палые листья к бордюру. Мужчину звали Ведерников. Он был талантливый пианист. Когда-то им восхищались и пророчили великое будущее. Но он ничего не делал для развития своего таланта и в результате спился и стал дворником. Но Ведерников не унывал. Ему достаточно было знать, что заключенный в нем потенциал гораздо выше, чем у большинства; так сказал ему сам Рябин, а он был пианистом от бога. Это знание позволяло Ведерникову глядеть на прохожих свысока. Он и на Гордеева с Кошевым поглядел свысока, отложив метлу на минуту. Гордеев с Кошевым не заметили взгляда Ведерникова. Они немного постояли возле подъезда, глядя на листопад, и ушли.

Глава восьмая

Танич рос веселым мальчиком. Он пел, танцевал, рассказывал стишки. Бывало, заберется на табуретку и давай рассказывать. Взрослые восхищались позитивным настроем ребенка и дарили ему конфеты, а Танич отдавал конфеты маме, потому что знал, что мама любит сладкое. Мама воспитывала Танича одна, им вечно не хватало денег. Приходилось на всем экономить. Мама часто удивлялась, почему маленький Танич такой веселый, когда им нечего есть. Танич отвечал, что всегда будет веселый, потому что когда он веселый, мама тоже становится веселее. Мама смотрела на сына с восхищением. Вскоре она умерла от рака двенадцатиперстной кишки. На похоронах маленький Танич пел, танцевал, рассказывал стишки. Родственники смотрели на него с ужасом и стыдом. Когда гроб с мамой опустили в могилу, маленький Танич вырвался из рук двоюродной тети и побежал в глубь кладбища. Он бежал быстро, аж пятки сверкали, а памятники и оградки летели ему навстречу. Маленький Танич думал, что сможет бежать долго и вскоре оббежит всю Землю, вернется на это самое место, и мама будет жива — не зря же он отважно преодолевал огромные расстояния. Но он споткнулся о выступающий из земли корень и упал. Земля забилась ему в рот, нога распухла. Где-то рядом шумела река. Танич сидел на земле и глядел перед собой. Взрослые звали его громкими голосами, но он почему-то не мог ответить. Солнце зашло. Прозрачный воздух напитался чернилами ночи. Кроны деревьев шумели в недоступной вышине. Танич шептал «мама-мама-мама», но мама не отзывалась. Тогда маленький Танич стал петь, рассказывать стишки, только танцевать не мог, потому что нога сильно болела. Рано утром его нашел кладбищенский сторож. Мальчик смеялся и шутил, а глаза у него были белые, как молоко. Сторож от страха чуть не пристукнул Танича лопатой. Со временем Танич вырос. Он решил, что дети не должны испытывать кошмары взрослой жизни, подобно ему, и принялся их убивать. Он старался убивать безболезненно, но иногда непослушные дети вырывались и приходилось догонять их и бить камнем по голове. Танич убивал бездомных детей и детей из неблагополучных семей, потому что трезво рассудил, что именно им предстоит больше всего мучений. Однажды у Танича кончились деньги на еду, и он решил попробовать детское мясо и нашел его приятным на вкус; особенно полюбил печенку. Танич не испытывал угрызений совести, когда ел человечину, потому что дети всё равно мертвы: зачем зря пропадать мясу. Он даже купил поваренную книгу, чтоб готовить строго по рецептам. Вскоре Танич научился неплохо готовить и поступил в кулинарный колледж, чтоб научиться готовить еще лучше. В кулинарном колледже Танича за веселый нрав полюбила веснушчатая девушка по имени Настя. Танич ради шутки как-то угостил ее тушеным человеческим мясом; сказал, что это свинина, приготовленная по особому рецепту. Насте не понравилась человечина. Она долго плакала в объятиях Танича, сама не понимая, отчего плачет. Ей казалось, что где-то в мире произошло что-то плохое. Танич устыдился своего поведения и в тот же вечер сделал Насте предложение. Настя обрадовалась. Танич стал подыскивать им жилье. Но время шло, и Танич понимал, что не сумеет найти простое человеческое счастье рядом с Настей. Однажды у них появятся дети, которых в будущем ждут те же кошмары, что и других маленьких озорников. Танич сомневался, что сумеет убить собственного ребенка, и был уверен, что, проявив слабость, обречет малыша на беспросветное существование. Видя, как Настя радуется предстоящей свадьбе, он не решался порвать с ней и мучился от этого. Он даже задумался, не убить ли ее, чтоб она умерла в счастливом неведении, но не решился: могут возникнуть ненужные подозрения. В августе Таничу пришло письмо: умерла двоюродная тетка. Детей и других близких родственников у нее не было, и она оставила свою трехкомнатную квартиру Таничу. Двоюродная тетка жила в южной столице, там же, где Меньшов, Чуркин и другие. Танич не стал долго думать: объявил Насте о разрыве отношений и принялся собирать вещи. Настя погоревала день-другой и нашла утешение в объятьях загорелого электрика, который налаживал проводку в домах горожан. Танича неприятно поразила скорость, с которой Настя о нем забыла. Он позвонил Насте на мобильный и потребовал объяснений. Настя отвечала, что не понимает претензий Танича: он ведь сам ее бросил. Танич утверждал, что подозревал в Насте склонность к измене и хотел проверить ее чувства. Настя ответила, что он выбрал для этого странный способ. Танич поинтересовался, где сейчас Настя: ему надо кое-что сообщить ей с глазу на глаз. Настя не пожелала отвечать на этот провокационный вопрос.