Книга Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник - Глеб Шульпяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В октябре 1942-го Гитлер отдал приказ сделать из острова «неприступную крепость», и к 43-му году его приказ выполнили. С тех пор вышки и бункеры находятся в идеальном, рабочем, можно сказать, состоянии. Настолько, что сохранились даже резиновые прокладки на газовых шлюзах. Что, с житейской точки зрения, конечно, абсурдно. Потому что судьба военной архитектуры заключается в том, чтобы быть разрушенной.
Но вот история делает зигзаг – и все складывается иначе. Вопреки прогнозам союзники идут в обход Джерси. Высадки английского десанта не происходит. Трехлетний труд пяти тысяч человек (из которых только пятая часть – рабская сила) напрасен. Противотанковые стены на пляжах никому не нужны. Гигантские пушки, ради которых под землей обустроили города, не собьют ни одного самолета. Не потопят ни одного судна. Десятки километров тоннелей и катакомб проложены впустую. Тысячи тонн лучшего германского бетона легли в землю Джерси зря. Все военные объекты как будто вчера сданы в эксплуатацию. Просто солдаты, как вода отлива, почему-то покинули огневые точки без единого выстрела – как в сказке, опять же.
...Музейным хозяйством в бункере заведовали подростки, островитяне. Продавали билетики, сопровождали по туннелям. Показывали, объясняли. Слушая их малопонятную болтовню, я ловил себя на том, что дико им завидую. Мне бы в пятом классе пушку в настоящем бункере. Чистить приборы, винтовки. Проверять телефонные сети и питьевую воду в бутылках. Мечта подростка... Смотришь в пушечный прицел и вспоминаешь игровые автоматы в советских кинотеатрах. Как они назывались?
Самый крупный из 18 джерсейских бункеров находится на мысе Corbier. Как и остальные, он был построен фирмой Kehl & Co по заказу Organization Todt. Однако пушка калибром 105 мм помечена клеймом французской фирмы Le Creusot (1918 г.). В прошлой жизни она действительно была полевым орудием французской армии. После капитуляции Франции немцы просто переставили пушку с колес. И она стала орудием береговой обороны с дальностью поражения 10 км. Всего таких пушек – пять из 84. Остальные разобрали на куски коллекционеры еще в пятидесятых.
К пушечному отсеку примыкают два поменьше, для отработанных гильз и где стоит вентилятор для отвода выхлопа. Две клети рядом отведены под снаряды. «Гостиная» («кубрик», «казарма» – не знаю), где жили артиллеристы. Два раза по три койки друг над другом, почему-то очень короткие. Карликовые. Стол, телефон. Печка. Стеллажи с питьевой водой, десятки полок. На стенах семейные портреты. Патефон. Вентиляция на случай газовой атаки, работает от генератора, как и все тут. У выхода наружу шлюзовая камера – опять же на случай газов. Территория, прилегающая к входу, простреливается с огневой точки из пулемета MG 34.
Что еще? Смотровая ячейка на крыше, самое опасное место. Отсюда наблюдатель по телефону передавал расстановку сил в пушечный отсек – наводчику. Шахта запасного выхода. И ежевика вокруг, жирная ежевика. Грозди черных спелых ягод на фоне моря.
Размышляя о том, как тщательно организован быт в бункере – как все тут заточено под пушку и для пушки сделано – я вспоминал монастырь, скит. Где тоже все подчиняется одной идее, одному служению. Только вместо алтаря в бункере языческий идол, бог смерти. А служба по механике – та же. Кропотливая, ежедневная. Требующая самопожертвования и слепой веры в победу.
Которой, возможно, не будет.
Брайтон – ближайший к Лондону курорт Англии.
Сорок пять минут на электричке, и ты на пляже – щуришься, перебираешь камешки. С удивлением замечая, что каждый десятый из них «куриный бог».
В ноябре купальный сезон закрыт, но было тепло, и полуголый народ лежал на пляже, принимая солнечные ванны. Через минуту задремал на гальке и я. Сквозь сон доносилась музыка, старый, семидесятых годов, британский рок. Легенды жанра, классика. И я с удивлением понимал, что со времен школьного детства – со времен бобин и катушечников – помню каждую ноту.
Хитом побережья считалась песня «битлов» Helter Skelter. На языке это словосочетание означает традиционный английский аттракцион, когда вокруг башни вьется спусковой трап, по которому катишься вниз. После чего поднимаешься обратно и катишься снова. Именно об этом поет Пол Маккартни в одной из лучших работ на «Белом альбоме»:
When I get to the bottom I go back to the top of the slide
Where I stop and I turn and I go for a ride
Get to the bottom and I see you again
Yeah, Yeah, Yeah... – и так далее.
Самый знаменитый английский Helter Skelter находится именно в Брайтоне. Он стоит на пирсе, выдающемся в море на пару сотен метров. И если есть в Брайтоне что-то типично английское, курортное, то это именно он, Brighton Pier: на ажурных, как чулки, сваях.
На выходе с пляжа установлена медная шайба, похожая на кондитерский пончик, увеличенный до размеров слона. Ни одной опознавательной надписи на нем нет. Поскольку «пончик» имеет посередине круглую дырку, решаю считать его памятником куриному богу. Которого, как я уже говорил, на пляжах Брайтона катастрофически много.
В самом конце XVIII века Брайтон был летней резиденцией принца Джорджа. В ожидании трона тот проводил здесь время – в кругу прекрасных дам, друзей из числа аристократов и знаменитого денди Джорджа Браммела по прозвищу Красавчик. Для развлечений принц-регент заказал архитектору Джону Нэшу дворец. Но когда вычурный, в стиле Великих Моголов, с минаретами и куполками, павильон достроили, принц взошел на престол и покинул город.
С тех пор в дворцовых парках гуляют самые обычные люди. Бок о бок фланируют клерки в галстуках – и хиппи, как будто выскочившие из семидесятых годов. Новоорлеанские трансвеститы и мамаши с колясками.
Гомосексуальные юноши и пожилые любовники. Студенты, миллионеры, туристы. Всех этих людей рано или поздно прибивает к пляжу. Где, задрав ноги, они лежат у моря и слушают Uriah Heep или Simon & Garfunkel. Собирают камешки с дырками, не веря в то, что счастья будет так много. Или просто – дрыхнут.
Беглому взгляду Вильнюс кажется виденным, пройденным. Многие города Европы – и Польши в первую очередь – в нем узнаваемы. Просвечивают. Но это ощущение мнимое, первое. Оно пройдет, когда с холма в Ужуписе откроется «фирменное» вильнюсское сочетание: черепичных крыш – и низких облаков, ползущих над ними.
Этот немыслимый контрапункт – Юга и Севера, Средиземноморья и Балтики – однажды найденный, расставляет все по своим местам. И становится лейтмотивом города. Теперь его ни с чем не спутаешь – поскольку, где бы ты ни шел в этом городе, под ногами у тебя угрюмый балтийский булыжник. И между барочных фасадов сохнет бельишко в чухонских сараях.
Вильнюс вообще производит впечатление обмелевшего, опустевшего города. Кажется, что гигантские заброшенные костелы (отреставрировать которые у Церкви нет средств) велики камерному – по нынешнему духу – месту. Да и посещать эти соборы, скорее всего, будет некому.
