Книга Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Хохот был ему ответом. В продолжение всей этой глуповатой перепалки казаки, будто ничто их не касалось, безмолвно смотрели в костер, подернутый уже серым чешуйчатым пеплом.

— Ну, достаточно, — сказал мрачно маршал. — Уведите их и расстреляйте. Шпион опаснее пушки.

— Ты готов, Дежанен? — крикнул Фажоль.

— Я готов, — сказал Дежанен и сделал два шага вперед.

— Возьми еще двоих.

Над Неманом занимался влажный тускловатый рассвет. Солнце выкатывалось из-за спины маршала, обнажая пророческую картину. Казалось, перед взором открылось поле после кровавой битвы. У подножия холмов лежали и сидели тысячи солдат. Лошади валялись на земле или стояли, опустив морды и пощипывая траву. Сонные бессильные позы так напоминают смерть!

Маршал замер перед поражающим воображение зловещим зрелищем. Раздался отрывистый залп, и мимо Даву пробежали двое гренадеров с ружьями наперевес. Первый — рослый и грубый Дежанен, подогнал отстающего Анри:

— Нечего хныкать, приятель! Это казаки. У них нет имен, как у нас, и они шпионы. Ты слышал объяснения маршала: шпион опаснее пушки. Вдобавок пушки не нуждаются в прокорме, как пленные. Да здравствует маршал!

Даву подозвал Дежанена и протянул монету:

— Опрокинь стаканчик за мое здоровье, правофланговый.

— Да здравствует маршал! — завопил Дежанен.

Шар солнца упруго выскочил и повис над горизонтом.

Черневшая вдали полоса леса стала зеленеть. Внезапно волнистые и обмякшие окрестности зашевелились. Откуда-то снизу, из глубины забитого телами пространства, докатилось: «Император! Император! Император!» Несколько колясок, разбрызгивая густую человеческую массу, остановились у подошвы господствующего холма. Из первой утомленно вылез принц Невшательский — маршал Луи Александр Бертье. Даву вскочил на подвернувшуюся лошадь и в сопровождении Фажоля, который схватился за стремя, поехал навстречу, смиряя холодную дрожь в груди, постоянно возникающую в присутствии императора. Наполеон уже стоял на земле, раздвинув ноги в отливающих ртутным блеском сапогах. Он двинулся к Даву, полуобнял его и спросил, все ли в порядке. Даву кивнул. Император похлопал маршала по плечу. Вот кто никогда ему не перечил и понимал с полуслова.

Могучий молот Даву! Он овладел сутью наполеоновского маневра. Штурмовать, штурмовать и штурмовать! Штурм чередовать с фланговыми ударами. Каждый раз отыскивать новое неожиданное место для атаки и добиваться там решительного перевеса. Угрожать окружением, если не удается по-настоящему окружить, и бить врага с тыла. Зажать в тиски и давить, давить, давить, не позволяя перевести дух. Выкатывать пушки на открытую позицию и расчищать путь картечью, бросая в заваленную телами рваную дыру сначала гренадер, довершающих штыками начатое, а затем и кавалерию — массивных драгун на ганноверских лошадях, расширяющих прорыв, и только потом догоняющую уцелевших легкую конницу, в задачу которой входит изрубить всех еще стоящих на ногах. Даву угадывал, когда нужно атаковать рассыпным строем внезапно, а когда медленно и неуклонно железным каре разрезать оборону противника. Даву изучал обстановку заранее. Он не боялся ни крови, ни потерь! Могучий молот Даву!

Наполеон посылал его, когда надо было разбить стену.

Вторая польская война

В сопровождении сверкающей позументами свиты они поднялись по пологой, выбитой саперами тропе к громадной палатке, где камердинеры, прибывшие вчера, разложили мундиры для императора и приготовили туалетные принадлежности. Свита остановилась у входа. Развевались цветные плюмажи. Сияли ордена и пряжки. Надежно тускнели витые эфесы шпаг, похожие на золотые изделия Бенвенуто Челлини. Похоже, что они подготовились к параду на Елисейских полях. Зрелище было величественным. Да, именно так надо начинать кампанию. Это вдохновляет солдат, вселяет в них веру в императора. Не прошло и пяти минут, как он готов был к свиданию с нетерпеливо поджидающей его Великой армией. Он вышел к ней в массивной жгутообразной и не очень удобной форме варшавских гусар, чем привел славянских католиков в полное неистовство. Польский перекрывал французский. Матка Боска, как он прекрасен! Да здравствует Франция! Да здравствует Польша! Да здравствует император!

Впрочем, и солдаты молодой гвардии не отставали от поляков. Они, правда, в отличие от славяно-католиков, совершенно не отдавали себе отчета, где находятся, куда их привел обожаемый император, зачем они маршировали день и ночь, преодолев пол-Европы, и с кем им придется сражаться. Слух, что там, за рекой, лежит дорога в Индию, передавался из уст в уста. Добраться бы до несметных богатств, которыми пользуются проклятые англичане. Жемчуг и алмазы, рубины и сапфиры, изумруды и бриллианты снились им на коротких привалах. Браслеты, ожерелья, серьги привезут они своим любимым из восточного похода. И не знали молодогвардейцы, что драгоценности, переливающиеся всеми цветами радуги и вспыхивающие сотнями огоньков, есть всего лишь предвестье слез, опасности и горя.

Они прогоняли прочь маркитанток, которые им говорили правду, что жемчуг — к слезам, ожерелье — к неприятностям, браслет — к западне, перстни — к ссорам, а лучистые соблазнительные бриллианты — это к ложному счастью. Да и сама золотая корона на голове символизирует глупость! Но корону носит император! Следовательно, заявлять подобное — государственная измена! Военная полиция Наполеона боролась с суевериями. Но вещие сны продолжали будоражить горячие головы.

— Да здравствует император! — взрывались, надсаживаясь, окрестности. — Да здравствует император!

Потом все вдруг смолкло. И только его голос взлетел над сбившимися в энтузиазме когортами:

— Солдаты! Вторая польская война началась!..

Шквал радостных кличей вынудил его взмахнуть рукой. Постепенно солдаты успокоились, и он произнес лаконичную и емкую речь, которая как две капли воды походила на сотни прежних призывов. Нечто подобное он извергал из себя и в Египте, и в Италии, и в Германии, и в Польше, и, конечно, во Франции — перед каждой схваткой, и каждый раз слова — крылатые и могучие — воспринимались свежо, по-новому, будто впервые. Он тиражировал текст легко и свободно, без усилий и траты дорогого времени, которого всегда недоставало. Внезапно оборвав клокочущий внутри поток, он возвратился в палатку, чтобы принять привычный облик. Он переоделся в серый походный сюртук, обожаемый старой гвардией, взял в руки треугольную шляпу со скромной кокардой и поношенные перчатки и опять вышел на воздух. Он обратил взор к солнцу, затянутому пепельной пеленой. Армия возвращалась к повседневным заботам. Лошадям насыпали в мешки фураж, канониры чистили и смазывали пушечные колеса, повара раздавали пищу. То там, то здесь клочковато вспыхивала военная музыка. Солдаты готовились к переправе. Дивизии перестраивались, приближаясь к трем мостам — для пехоты, кавалерии и артиллерии. Вдали из недр замершего леса выливалась бесконечная нить обозов. Все скучивалось и уплотнялось в ожидании начала общего движения на Восток. Он привел без потерь на берега Немана Великую армию. Дисциплина на марше оставалась железной. Несколько изнасилований, две-три кражи, с десяток убийств. Исчезла дюжина бочек с вином. Остальное — или по обоюдному согласию, или за деньги. Целая Европа поднялась против России: поляки, испанцы, португальцы, итальянцы, саксонцы, вестфальцы, баварцы, сардинцы — ну и конечно, ударную силу составляли французы. Однако он сбережет французскую кровь!