Книга Карусель - Белва Плейн

Она не ответила сразу, потому что, признав правду, отрезала бы все пути к отступлению. Каким бы неудачным ни был ее брак, Аманда не хотела, чтобы он закончился.

Гарольд продолжал:

— Думаю, дело не только в том, что у нас разные вкусы. Люди к этому привыкают, ищут компромиссы. Думаю, что чего-то не хватает в тебе. И я говорю это не со зла, Аманда.

Нет, он не был злым. Он просто был таким большим, таким подавляющим. Его манеры, голос, тело — все было подавляющим. Возможно, если бы у них был ребенок, стала подумывать Аманда, она начала бы испытывать к мужу другие чувства: он был бы его отцом, и все изменилось бы. Да, она хотела ребенка, так хотела!

Но когда она заговорила об этом с Гарольдом, он отказался.

— Мы не готовы заводить детей. Люди не решают свои проблемы с помощью детей.

Вскоре после этого он нашел другую женщину. Брак распался.

Жизнь утекает сквозь пальцы как вода. А ей уже тридцать четыре… Аманда улыбнулась Тодду.

— И все равно мы славно прокатились. Хочешь на ужин салат из омара? Я приготовила его сегодня утром, — сказала она.

— Вкусно было, — похвалил Тодд. — Ты кормишь лучше всех в городе.

— Я люблю готовить. Даже когда одна, я ем как следует.

Она подала горячее пресное печенье, молодой картофель со свежим горошком и взбитые белки с лимоном и сахаром с легким французским вином. Аромат распускающихся во влажных папоротниках роз смешивался с запахами пищи и подслащивал воздух. Из окна открывался вид на мост «Золотые ворота».

— Вид как на туристической открытке, — заметила Аманда.

Квартира ей нравилась, она сама ее обставила, так что больше ничего подобного в городе не было. Это жилище воплотило в себе все вкусы и привычки Аманды — от голубых, цвета летнего неба, стен и потолков и простой светлой шведской мебели до темно-красных восточных ковров.

— Твоя квартира похожа на тебя, — сказал Тодд. — Если бы я оказался здесь, не зная, кому она принадлежит, я бы догадался, что она твоя.

— Правда? — Аманде было приятно, и она захотела услышать больше. — Почему?

— Боюсь, это невозможно объяснить. Это все равно что пытаться объяснить внезапное влечение. Или любовь. — Он улыбнулся. — Тем не менее я попытаюсь. В этой комнате царит твой дух. Здесь ощущаешь себя свободно, как на улице. Просто и легко. Ничто не давит. И в то же время здесь достаточно весьма элегантных предметов. Все пребывает в едва уловимом противоречии, как и ты сама.

— В противоречии? Это звучит ужасно.

— Нет-нет, это лишь искушает. Это загадка, интригующая головоломка, которая превратится в великое живописное полотно, когда будет собрана.

— Значит, ты говоришь, что я не закончена?! — Она поддразнивала его, сознавая, что ее легкомысленный тон всего лишь продлевает разговор, маскирует извечное человеческое желание узнать о себе побольше.

— Нет, просто это я не закончил собирать головоломку, — внезапно серьезно произнес он. — Ну и поскольку мы начали, ты не против, если я соберу ее до конца?

Холодок страха пробежал по спине Аманды. И в то же время ей необходимо было услышать остальное.

— В тебе есть что-то неуловимое, — сказал он. — Может, я схожу с ума, но у меня часто создается ощущение, что при всей своей компетентности и элегантности ты себя не любишь.

— Откуда у тебя такие мысли? — воскликнула она, все еще пытаясь успокоиться.

— Ты сдержанна. В тебе есть что-то, чего ты не хочешь показать.

На мгновение их взгляды встретились.

— Забудь. Я сам не знаю, о чем говорю, — сказал он.

Холодок страха отступил. Она подала десерт и снова наполнила чашку Тодда, как будто ничто не прерывало этот изысканный ужин.

Спустя какое-то время Тодд сказал:

— Я никогда не видел этой фотографии твоего брата.

— Я сняла ее с книжного шкафа.

— Внешне вы похожи. А на самом деле?

— Я не очень хорошо его знаю, так что не могу сказать. Вероятно, нет.

— Что заставляет тебя говорить «вероятно, нет»?

— Он, как говорят, «устроился», — ответила Аманда. — Нашел свою нишу.

— В этом нет ничего особенного, тем более для мужчины, у которого жена и двое детей.

Эти слова «жена и двое детей» растревожили ее. В них как бы слышался подтекст: «У него есть обязанности, бессердечно взваливать на него дополнительную ношу». Ничего не ответив, поскольку ответа и не требовалось, она принялась убирать со стола.

Тодд помог ей унести на кухню несколько тарелок, а потом обошел гостиную.

— У тебя здесь просто музей в миниатюре. Этот Бон-нар — настоящее сокровище, луг, изгороди, а этот маленький натюрморт — зеленые виноградные грозди… прекрасные вещи, Аманда.

— Добровольные пожертвования семьи.

— Несколько лет назад Фонд Грея сделал местному музею очень щедрый подарок — шесть великолепных работ американских примитивистов.

— Как всегда, лучшее во всем, — с иронией отозвалась Аманда.

— А что с твоей семьей, Аманда? Ты все время на что-то намекаешь, и не более того.

— Да не знаю, — сказала она, пожимая плечами и желая, чтобы он прекратил свои будоражащие расспросы. — Во всяком случае, родственники со стороны матери у меня есть, они живут в Сан-Хосе. Я была у них в прошлый День благодарения. Филлис и Дик были мне как отец и мать, следили за моей учебой в школе, забирали меня на каникулы, водили к стоматологу, покупали одежду, ну и все прочее. И к Дэну, когда он приезжал летом, они хорошо относились.

— А другая сторона? Ты же никогда к ним не ездишь. Даже к брату…

— Он сам сюда приезжает. Много лет назад, когда я только переехала на запад, я страшно по нему скучала. Но люди теряют связи, когда их разделяет три тысячи миль. Отношения… — она колебалась, — …охлаждаются, иногда даже становятся несколько натянутыми. Печально, но это правда.

— Да, это печально, когда отношения в семье становятся натянутыми и прохладными. Мир — холодное место. Вы нужны друг другу. И с возрастом, чем старше вы будете становиться, все больше.

Сама того не желая, она ответила довольно резко:

— По-моему, я прекрасно справляюсь и одна.

— О, разумеется, справляешься. Я же говорю о душевной близости. Возьми, например, моего брата. Мы с ним абсолютно разные, не согласны ни в чем, но все равно близки, как два пальца на одной руке. И когда моя младшая сестра получила грант на изучение скульптуры в Риме, я ощутил это как свою личную победу, как бы глупо это ни звучало. Но так и было.

Он читал ей мораль, и Аманде это не нравилось. Разумеется, он действовал из лучших побуждений, но выбрал неподходящий день, который не задался с самого начала. А Тодд все говорил: