Книга И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь

Несколько секунд спустя она предложила мне пойти в гостиную посмотреть телевизор, пока она будет готовить для своей семьи.

Для своей семьи… Скажите пожалуйста! А я тогда кто? Кто ухаживал за детьми? Хоть бы поблагодарила… И кстати, Эвелин, дамочки, что околачиваются у бассейна, тебе вовсе не подруги, — мне пришлось защищать тебя от той малохольной, с брекетами на зубах.

Однако связываться с Эвелин, когда она пребывала в дурном настроении, было опасно, так что, пока не вернулся Патрик, я отсиживалась в гостиной. За ужином Киран выплюнул запеканку и заныл, что лапша слишком разварена.

Эвелин подошла к холодильнику.

— Что тебе дать? Бутерброд будешь?

— Не надо, — вмешался Патрик. Воспаленные глаза сверкнули на загорелом лице. — Киран съест запеканку или ляжет спать голодным.

Сестра швырнула на стол баночку с горчицей.

— Знаешь что? Если на тебя в детстве не обращали внимания, не жди, что и я буду так же относиться к своему сыну!

На шее у Патрика запульсировала жилка. Еще бы! Он устал, после покоса газонов у него ныли мускулы, а дома после возвращения Эвелин стало просто невыносимо.

Она сделала бутерброд, и Киран примолк, но лишь до десерта, когда был подан очередной магазинный чизкейк. «Аппетитный и изумительно вкусный», — гласила надпись на коробке. Киран так не считал.

— Фу, гадость! — заскулил он. — Гадость, гадость, гадость…

Эвелин не мигая смотрела на сына. Лучше бы он заткнулся. Чизкейк был вполне приличный, а Киран просто капризничал. Наверное, я его разбаловала в отсутствие сестры. Повышай я голос хотя бы изредка, он бы сейчас не повторял одно и то же слово, и у Эвелин не навернулись бы слезы.

Патрик, судя по всему, думал о том же. Суровым тоном он велел Кирану прекратить нытье и есть, но мальчика это не остановило. Расковыряв вилкой кусок чизкейка, мой племянник перевернул месиво и отодвинул тарелку.

— Бяка, — сказал он и попросил: — Может, печенюшку?

— Может, вот этого? — Патрик показал ему кулак.

Я-то знала, что Патрик его не тронет, а Киран — нет. Он был ошеломлен, притих и сидел надутый, пока не придумал очередную каверзу.

— Что у тебя на лице, мамочка?

Эвелин потрогала подбородок.

— Это экзема, Киран. Просто сыпь.

— Некрасивая сыпь, — заявил он. — Такая же некрасивая, как ты.

Эвелин покраснела, а Патрик вконец рассвирепел и приказал Кирану отправляться в свою комнату. «Никаких матчей „Ред сокс“ сегодня вечером. Кажется, ты хотел покататься на водной горке после ужина? Так вот, забудь! Горка отправляется в гараж до следующего лета».

На втором этаже Киран со всей силы хлопнул дверью и разбудил Шейна. Малыш заплакал, и Эвелин составила ему компанию. Слезы проложили на ее щеках черные дорожки из туши. Патрик попытался ее успокоить — без толку. Закрыв лицо руками, моя сестра стояла у кухонного стола и рыдала.

— К своей матери отправляйся трахаться! — крикнула она, отпихнув Патрика.

Тот лишь вздохнул — ему это было знакомо. У Эвелин бурлили гормоны, и она была не в состоянии уследить за тем, что срывалось с языка. Он протянул руку, но она вновь оттолкнула его, злобно прищурившись:

— Твоя мамаша любит это дело, да? Нарожала восьмерых. В сорок четыре года умудрилась залететь. Безмозглая ирландка! О контрацепции слыхом не слыхивала. Только и может, что ноги раздвигать…

Эвелин стояла, уперев руки в боки. Ее трясло, и на этот раз она не отмахнулась от Патрика. Он обнимал ее за плечи, гладил волосы, а я сидела тише воды ниже травы и уже не сердилась на сестру. Теперь она казалась не злой, а всего лишь уставшей.

«Прости, Эвелин, — думала я, слушая, как она рыдает у Патрика на плече. — Мне жаль, что ты так долго мучилась и родила не девочку… Понимаю, я не должна испытывать нежных чувств к твоему мужу, но тут уж ничего не поделаешь…»

Глава 4

Незадолго до начала занятий Саммер наступила на ржавый гвоздь. Пришлось накладывать семь швов и делать уколы от столбняка. Передвигаться при помощи костылей она не желала и отказалась появляться на публике из-за повязки на ступне — с ней ни за что не втиснуть ноги в новые туфли «Гуччи».

Мне не повезло: Саммер на неделю освободили от школы, а в Холлистере я знала только ее. До того как распорола ногу, она говорила, что со всеми меня познакомит и обедать мы будем вместе. Теперь мне предстояло идти в новую школу одной.

— Все будет в порядке, — заверила Саммер по телефону накануне начала занятий.

Я сидела за кухонным столом, наматывала на руку телефонный провод и смотрела, как он белой змейкой вьется по коже.

— Вряд ли, Саммер. Не хочу туда идти.

— Не выдумывай! Это одна из лучших школ в городе. Окончив ее, ты точно поступишь в Парсонс.

— А что, если я не смогу хорошо учиться? — вздохнула я.

— Ари, — невозмутимо произнесла Саммер, — все у тебя будет в порядке. Вот увидишь!

Тогда особо волноваться не о чем, решила я. Но на следующее утро все равно жалела, что мы не идем в школу вместе. Помимо всего прочего, мне хотелось, чтобы Саммер одобрила мою одежду. Мама в этом вопросе не советчик: она заявила, что бирюзовая юбка отлично смотрится с черным пиджаком, а колготки, разумеется, должны быть белые — ведь на термометре все еще девяносто градусов. В моде мама не разбирается совершенно, а в Холлистере строгий дресс-код. В памятке для учащихся говорится: никаких кроссовок, джинсы и куртки тоже запрещаются. «Нарушители будут наказаны» — собственными глазами читала! Только этого мне не хватало в первый же день учебы…

— Карета подана! — возвестила мама, и я увидела серебристый «мерседес», припаркованный напротив нашего дома.

Машина принадлежала Джефу Саймону. Он работал в двух кварталах от Холлистера и каждый день подвозил Саммер, а теперь согласился заезжать и за мной, пусть даже пока без нее.

В машине пахло сигарами. Джеф — высокий мужчина лет пятидесяти, со светлыми, подернутыми сединой волосами и глазами цвета некрепкого чая. Он всегда разговаривал со мной и Саммер, словно мы ему ровня.

— Как дела у Эвелин? — поинтересовался он, когда я устроилась на заднем сиденье.

— Замечательно, — ответила я.

Впрочем, в этом я уверена не была. Порой казалось, с сестрой все в порядке, но время от времени родители обсуждали, не потратить ли часть оставленных дядюшкой Эдди денег на повторный курс лечения в Пресвитерианской больнице.

Джеф кивнул.

— Клинических проявлений нет?

Клинические проявления. Пять лет назад он тоже спрашивал: «Каковы клинические проявления? Не заметно ли уплощения эмоций?»[3]