Книга Уля Ляпина против Ляли Хлюпиной - Александр Етоев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кочерга? Кочерыжка? Повторите, пожалуйста, я не понял, – крикнул ему вслед Санта-Клаус, но прохожего уже проглотила улица.
– «Кочегарка, – ответил сантамобиль, сверившись по словарной базе из Нетунета. – Устаревшее, означает помещение котельной, то есть место, где расположены топки паровых котлов. Прилагательные – кочегарный, кочегарная, кочегарное…»
– Стоп, достаточно, – остановил его Санта-Клаус. – Как стремительно меняется этот город. Вчера фитнес-центр, сегодня котельная, завтра какой-нибудь стоэтажный билдинг с парковочной площадкой для вертолетов на крыше. Действительно, Петербург – город будущего, так, кажется, говорилось в рекламном ролике?
– Думай о настоящем, – напомнил сантамобиль хозяину популярный древнегреческий афоризм, – а будущее придет само.
– Да, конечно, извини, я отвлекся. – Санта-Клаус потрепал бороду. Его уши меняли цвет от брусничного до цвета пареной репы, что говорило о большой амплитуде внутренних колебаний психики их носителя. Наконец цветовая гамма сменилась ровным бодрящим цветом свежеобожженного кирпича. Санта-Клаус поднялся с места. – Стоит эту кочерыжку проверить.
– Кочегарку, – поправил Санчо. – Только я бы сначала понаблюдал снаружи. Чтобы ненароком не вспугнуть похитителя, если он действительно окажется здесь.
– Время, время! – помотал головой хозяин. – Времени катастрофически мало! – И он тоже процитировал кого-то из древних греков: – Надо опережать события, а не тащиться у них в хвосте.
Санта-Клаус взял из стенного шкафа ярко-синий маскировочный плащ, снял с крючка зеленую широкополую шляпу, наскоро побрызгал на бороду из баллончика рыжей краской, переобулся в сапоги с отворотами и надел на глаза очки.
Посмотрев на себя в зеркало, Санта-Клаус остался доволен собственной неприметной внешностью, хитро подмигнул отражению и вышел из машины на улицу.
Я – супер, я всегда в ударе!
Я – супер в квадрате, в кубе, в шаре!
Я супердевочка, йе-йе-йе!
Йе-йе-йе-е-е-е-е-е!
Голос, как мяч на футбольном поле, скакал, летел, бешено кувыркался в полете, переходя от игрока к игроку. Игроками были стены, витрины, высокий потолок супермаркета, где происходил этот супер-йе-йе-йе-матч.
Тетя Соня, услышав голос, оторвала взгляд от прилавка.
По проходу, пританцовывая и дергаясь в рок-н-рольном ритме, шла ее родная племянница. То есть Софья Прокофьевна так решила, увидев знакомую фигурку в знакомой куртке со знакомым рюкзачком за плечами.
Хотя с голосом было что-то не так. Голос был не родной, Ульянин, а какой-то вроде бы не такой. С какими-то визгливыми нотками, что ли, с дребезжанием, с ржавчинкой, с сухотцой.
«Ага, – подумала тетя Соня, – уже успела простудить горло».
Она собралась было окликнуть нерадивую родную племянницу, как вдруг увидела совсем уже невероятную вещь. Ее племянница, продолжая дергаться, резко выбросила руку к прилавку, мимо которого проходила, и выдернула из связки воздушных шаров-смешариков длинный узкий зеленый шар в виде нильского крокодила. Продавщица еще «ах» сказать не успела, а девчонка, совершив свой первый хулиганский поступок, тут же совершила второй – завязала крокодила петлей и надела ее на голову проходившей мимо особе в модном фиолетовом парике.
– Приятно сделать человеку приятное, – сказала малолетняя хулиганка, приседая в шутовском реверансе перед жертвой своего хулиганства. И прибавила, резко выпрямившись и довольно хохоча на весь зал: – Но неприятное делать человеку куда приятнее!
– Куд… куда… – хором закудахтали и жертва и продавщица.
Что они имели в виду, собственно говоря, не важно. Важно, что в поле зрения опешившей тети Сони попал странного вида дядечка, стоявший у прилавка напротив. Пока прочие посетители супермаркета глазели на неприятную сцену, он ножиком оттяпывал крылышки у игрушечного ангела на прилавке из компании таких же, как он, рождественских подарочных небожителей. Быстренько обескрылив первого, он продолжил обескрыливать следующего. Должно быть, это пакостное занятие доставляло ему страшное удовольствие, и лицо его буквально горело, как конфорка на электроплите.
Градус возмущения тети Сони достиг критического предела, и она уже хотела кричать продавщице у прилавка с подарками, чтобы та наконец разула глаза и хватала безобразника за руку. Но тут она услышала фразу, до того ее смутившую и взбесившую, что судьба обезображенных херувимов отодвинулась на второй план.
– Всем привет от супердевочки Ули Ляпиной! – заявила хулиганствующая девица, раздавая продавщицам и покупателям откровенно издевательские улыбки.
Лишь сейчас взбешенная тетя Соня рассмотрела племянницево лицо.
Лицо было сложено в кулачок и такое же ссохшееся, как голос. Возраста на нем не читалось, но оно явно не отличалось молодостью. И уж точно это была никакая не Уля Ляпина.
– Врешь! – закричала тетя. – Леди, джентльмены, граждане дорогие! Эта… девочка?… просто лгунья!
Но на нее не обратили внимания из-за общей суеты в зале.
Сквозь толпу уже спешила охрана. Продавщица вместе с женщиной в парике и с напяленным на голову крокодилом, видимо, опомнились от удара и, как два загонщика в лесной чаще, наступали на возмутительницу спокойствия. Даже этот подозрительный дядечка, тот, что полминуты назад так жестоко поступил с ангелами, штопором ввинтился в толпу и заорал, будто вампиром укушенный:
– Значит, вот ты какая есть, супердевочка Уля Ляпина! Хватайте хамку и хулиганку Ляпину! В милицию ее, хамку! Бандитку Ляпину хулиганку к ответу!
В кармане его серенького пальто что-то тикало и одновременно булькало. А может быть, в животе урчало – тете Соне было не до того, чтобы вдумываться в характер звуков. Она хотела объяснить окружающим, что Уля Ляпина совсем ни при чем и эта наглая безбашенная девица просто прикрывается ее именем.
Только тут произошло непонятное. Когда плотное кольцо из людей затянулось тугой петлею и не то что человек, даже ящерица не смогли бы ускользнуть незамеченными, псевдоУля ухмыльнулась злорадно, потом сморщилась, как пленка на молоке, и исчезла, будто ее и не было.
И, конечно же, никто не заметил, как сейчас же испарился и дядечка, уличенный тетей Соней в ангелофобии.
В помещении стояла жара и сидели на низких стульях две скрюченные человеческие фигуры. Первая человеческая фигура в профиль походила на собачонку, в фас – на сморщенную сливу из сухофруктов, а с затылка напоминала школьницу, беспардонно прогуливающую уроки. Другая была в сером пальто с оттопыривающимся левым карманом. В кармане что-то тикало – или булькало? За гулом парового котла и мелким перезвякиваньем приборов невозможно было с уверенностью сказать, какой звук доносится из кармана. Судя по покрою пальто, с пуговицами на правую сторону, фигура принадлежала мужчине – весьма солидному и возраста пожилого. Чего нельзя было сказать о второй, той, что в профиль походила на собачонку.
