Книга Черным по белому - Аркадий Аверченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, никогда мне не приходилось видеть большего количества уродов, нарисованных беспомощной рукой пьяного или ребенка: искривленные ноги, вздутые животы, глаза, вылезшие на лоб, и губы, тянущиеся наискось от уха к подбородку.
Бедная Катя!
Я бросил косой взгляд на свой этюд, вздрогнул и сказал с тайным ужасом:
– Ну, я пойду… Докончим это когда-нибудь… после…
Саша ушел в свою комнату. Катя закуталась в халатик, подошла к моему этюду и вдруг – залилась слезами.
– Что с вами, милая?! Что такое?
– Я не понимаю: зачем он меня успокаивает, зачем деликатничает!
– Кто?
– Саша. Я сама вижу, я все время, на всех рисунках вижу, какая я отвратительная, безобразная. А он говорит: «Нет, нет – ты красива, а только тебя не умеют рисовать». Ну, предположим, один не умеет, другой, третий, но почему же – все?!!
Настоящий купальный сезон еще не начинался, но, несмотря на это, весь пляж, окруженный с трех сторон кабинками, был усеян ленивыми, полузасыпанными песком фигурами, которые, как ящерицы на солнце, замерли в каменной неподвижности.
Курорт был итальянский, и поэтому купальщики лениво перекликались между собою на немецком, английском, польском и французском языках – на всех языках, кроме итальянского.
Где купаются итальянцы, и купаются ли они вообще – совершенно неизвестно.
Эта мысль занимала меня не менее часу, потому что голова, припекаемая солнцем, работает вяло, медленно и вообще отвратительно.
Думаю, что я дремал.
Неожиданно уха моего коснулась чистейшая русская речь.
Разговаривали две фигуры, закутанные с головой в купальные халаты и простыни, – два бесформенных безголовых тела.
– Славный мальчишка! – прогудел голос из-под желтой простыни.
– Это вы о котором говорите? О том, что сейчас возится с няней на песке? В синем полосатом костюмчике?
– Да, да. Превосходный мальчишка!
– Тот, что сейчас посыпает себе голову песком из ведерка? – переспросила точная белая простыня.
– Ну да! Этот самый.
– Да, знаете ли, – удовлетворенно согласилась белая простыня. – Я должен им гордиться. Ха-ха!
– Почему вы… должны гордиться?
– Потому что этот мальчишка – дело рук моих.
– Черт подери! Не хотите ли вы сказать, что это ваш сын?
– Это бы не штука! Дело не в этом. Он физический сын своего законного отца с матерью, но настоящий его творец все-таки – я!
– Не случился ли с вами солнечный удар?.. А?
– Вот вам и удар. История презабавная – хотите, расскажу?
– До завтрака управимся?
– С головой. Слушайте!
Года четыре тому назад пришлось мне болтаться на этом же курорте. Было прескучно, и, если бы не товарищ, который разделял со мной это заточение, какой-нибудь крюк давно бы уже гнулся под моей тяжестью…
Однажды сидим мы с ним после обеда на террасе, потягиваем какое-то здешнее пойло – я и спрашиваю, оторвавшись от соломинки:
– Отчего ты не женился до сих пор?
– Не судьба.
– Что-о?
– Не судьба!
Я говорю нравоучительно:
– He судьба должна управлять человеком, а человек судьбой.
– Никак, – говорит, – это невозможно. Без судьбы ничего быть не может.
– А если я сейчас вдруг схвачу тебя и брошу с террасы вниз, в кусты… Это что?
– Тоже судьба.
– А если не схвачу и не сброшу?
– Тоже судьба!
– Да какая же это судьба, если мой поступок зависит от моей же воли?!
– Пусть зависит. А твоя воля зависит от судьбы.
– Тьфу! Ну, хочешь, я тебе докажу чем угодно, что по своей воле выкину штуку, до которой судьбе никогда бы и не додуматься?
– Это, – говорит приятель, – положим, тоже натяжка, потому что всякая штука твоя от судьбы зависит. Но – идет. Согласен.
– Прекрасно. Сочини что-либо трудное, нелепое, и я это проведу без всякой судьбы. У судьбы, милый мой, много дела и без нас – нечего ее по пустякам затруднять. Гоп!
Мой друг обвел глазами столики и сказал:
– Видишь ты ту молоденькую венгерку, которая сидит с пожилой дамой, очевидно, с матерью?
– Вижу.
– Ну-с… хочу я, значит, чтобы у нее был ребенок… Хм… От кого бы?
Он осмотрел рассеянно все столы, и взгляд его задержался на каком-то господине, одиноко сидевшем в дальнем углу.
– Вот от этого худосочного русского молодца! У него или слишком мало радостей, или очень много печали. Наградим его венгеркой, а?
Я пожал плечами.
– Венгерка так венгерка. Но слушай: как честный человек, за одно только не могу поручиться…
– Именно?
– За пол будущего отпрыска русско-венгерской фамилии. Ты сам, конечно, понимаешь…
– Для судьбы ты слишком многословен. Я предпочитаю видеть работу.
Я закурил папиросу, встал и приблизился к одинокому русскому.
– Простите, что, не будучи знаком, обращаюсь к вам с одним вопросом: сколько времени идет письмо до Петербурга? Эти бестолковые итальянцы ничего не знают.
– Письмо? Четыре дня.
– Весьма вам признателен. Вы надолго в эту дыру?
– Нет… Так, недели на две. Не присядете ли?
– Merci. Вы что же, – спросил я, опускаясь на стул, – в одиночестве тут? Без жены?
– Да я и не женат совсем.
– Ну?! Вот-то она обрадуется! Ах… простите… я, кажется, сказал лишнее.
– А что такое? Кто обрадуется? О ком вы это говорите «она обрадуется»?
– Не знаю, – смущенно засмеялся я. – Говорить ли вам… Это будет, пожалуй, разбалтыванье чужого секрета. Хи-хи…
– Нет, уж вы, пожалуйста, скажите. Это будет между нами. Ну, скажите! Ведь я любопытен, как женщина.
– Хи-хи… И сам не знаю, как это я проговорился. Ну, ладно… Если вы даете честное слово, что это между нами… Видите вы ту венгерку, около седой дамы? Красавица, не правда ли?
У венгерки было самое ординарное, миловидное лицо, но мой восторг заразил и бедного форестьера.
– О, да! Очень красивая.
– Ну вот… Так знаете ли, что у этой красавицы, у этой поразительной, изумительно прекрасной девушки вы с языка не сходите?!
