Книга Винляндия - Томас Пинчон

— Сбежал.

— Со временем догоним. Но если у вас случатся дальнейшие контакты, вы же нам звякнете, хммм?

— Вы кто?

— О. Простите. — Он протянул Зойду карточку, гласившую: «Д-р Деннис Дальши, М.С.О., Д.Ф.Н.[22]/ Национальный Институт Кинематографического Образования Граждан и Детоксикации Америки», где-то там к северу от Санта-Барбары, телевизор в перечёркнутом кружке над девизом на латыни «Ех luce ad sanitatem»[23]с напечатанным номером телефона зачёркнутым, а другим вписанном шариковой ручкой. — Это наш местный номер, мы поселились в «Винляндском дворце», пока не поймаем Эктора.

— Ничего себе per diem[24]. Вы, ребята, что ли федералы?

— Вообще-то биссекторальные, частные и публичные, гранты, контракты, по сути, изучаем и лечим Ящикозависимость и прочие нарушения, связанные с видео.

— Место, где Маньящики просыхают? То есть… Эктор… — И Зойд вспомнил, как тот мурлыкал тему Флинтстоунов, чтоб успокоиться, и всех этих его «дружочков», чем, как оба они знали, Шкипер всегда любил звать Гиллигэна, от чего распускались возможности, думать о которых Зойду не хотелось.

Д-р Дальши красноречиво пожал плечами.

— Среди самых неподатливых случаев, что нам всем попадались. Он уже вошёл в литературу. В нашей сфере известен как Братия-Брейдер, из-за его глубокой, хоть и не исключительной привязанности к этому сериалу.

— Ой, ну, там ещё эта Марша, точно, а потом среднюю звали… — пока Зойд не заметил направленный на себя пронизывающий взгляд.

— Быть может, — произнёс д-р Дальши, — вам в любом случае следует нам позвонить.

— Я ж не сказал, что все их имена помню! — возопил Зойд ему вслед, но тот уже полувышел за дверь, где вскоре и остальные его догонят, после чего, чуть погодя, пропал с глаз, да и так не поймав при том Эктора.

Эктор, как теперь оказывалось — некий сбежавший псих, — по-прежнему оставался на свободе.

* * *

Зойд выехал на дорогу Призрачного хребта где-то часом позже, чем хотелось, потому что у Элвиссы выше по склону полетела прокладка головки, и она по этой причине заявилась в 6.00 утра занять у Зойда колымагу, на изыскания замены коей у него ушло сколько-то времени. Ею стал «дацуновский» пикап «Ловкачик», принадлежавший его соседу Тренту, с кузовом-домом, чья необычная компоновка сообщала транспортному средству некоторые проблемы с поворачиваемостью.

— Тольк если не станешь пытаться на нём с баком где-то между пустым и полным, — посоветовал Трент, как он счёл — услужливо. Однако, похоже, сам корпус кэмпера, весь покрытый кедровым гонтом так, как себе представлял бы укладку чешуёй внахлёст какой-нибудь торчок, и венчавшийся стрельчатой крышей из того же гонта, откуда торчала железная печная труба, был проблематичен.

Зойд очень тщательно свернул вправо и вскоре уже полз по серпантину на хребет с пока ещё не вырубленным подростом секвой, по другую сторону которого залегал Призрачный ручей. Туман здесь выгорал рано, оставляя по себе лёгкую синюю дымку, от которой блёкли деревья подальше. Направлялся Зойд к маленькой ферме на дороге вдоль ручья, где у него имелась халтурка по ракам с одним партизанившим ветераном и его семейством. Они снимали урожай этих мелких говнюков по всему Призрачному и паре сопредельных ручьёв, а Зойд отвозил ходких в еде ракообразных снова по 101-й вниз, в сеть ресторанов, обслуживающих пищевые предпочтения развращённых яппи, в данном случае — стиля «калифорнийский кейджен», хотя там и сям эти мелкие твари обозначались в меню как «Ecrivisses à la Maison»[25]и «Винляндские омары».

КК и Лунопряник, подлинные имена остались где-то на уже достаточно затёртой после войны тропе, деньги видеть были так же счастливы, как детишки — собственно работать: Заря, самая большая, плескалась по стремнине ручья, а остальные тащили банки и мешки с гвоздями на двадцать пенни, прибивая ломтики бекона ко дну каждой заводи по колено, на которую набредали. Когда же они возвращались к тому месту, откуда начали, там наступало неистовое вторжение водяных сверчков, все копошились вокруг, не в силах отцепить бекон. После чего процедура бывала следующая: извлечь мальковый мешок на палке, стукнуть ракообразное по носу палкой и поймать его, когда прыгнет, в мешок. Иногда детишки даже родителей брали с собой и разрешали помогать.

Зойд водил знакомство с семейством ещё с начала семидесятых, вообще-то впервые встретившись с Лунопряником вечером того дня, когда его развод стал окончательным, в тот же вечер, по случаю, когда он совершил первый свой прыжок в окно, отчасти и то, и другое входило в то же самое письмо-соглашение. Он пил пиво в салуне волосатых под названием «Потерянный самородок» на Южной Спунер в Винляндии, нащупывал способ не думать о Френези или совместной с нею жизни, которая только что официально подошла к концу без всяких инверсий в последнюю минуту, а Лунопряник, равно юная и прелестная даже в те годы, увечным рецепторам Зойда помстилась ровно тем, что надо. То есть, пока из сортира не возник КК — с глубокими глазами, смертельно осторожными повадками, выдававшими, где он ещё побывал. Скользнул обратно к стойке бара, уронил руку на плечо Лунопряника, кое она прижала на миг к щеке, и кивнул Зойду вопросительно, мол давай-ка-не-зли-меня. Зойд, по-любому уже углубившись в переоценку, вместе этого провёл остаток того вечера, да и на самом деле множества других в грядущие годы, не говоря уж о перерывах на пиво средь бела дня, медитациях на скоростных автострадах и грёзах на унитазе, в одержимости собственной женой — он так и не свыкся с «бывшей» — и успешном задалбывании всех в таком радиусе, что даже в наши дни считается почтенным.

Альбомом мечты у Зойда однажды станет антология слезобойных баллад для мужского вокала с названием «Не слишком гад для слёз». К этой неотступной фантазии он пришёл в тот миг, когда готов был взять рекламное место, поздно ночью в Ящике, с номером для бесплатного звонка, который мигал бы поверх маленьких пятисекундных фрагментов каждой песни, не только пластинки продавать, но и на тот случай, если Френези, среди ночи поднявшейся часов около 3.00 из тёплой постели некоего мистера Дивого, случится включить Ящик, может, призраков погонять, а там Зойд, за клавишными в каком-нибудь полноцветном смокинге вырви-глаз, где-нибудь посреди Вегасского Стрипа, при поддержке оркестра в полном составе, и она поймёт, пока бегут титры: «Одиноко ль тебе этим вечером», «Моей малышке», «С тех пор, как я в тебе пропал», — что эти безутешные напевы все до единого — про неё.

Френези въехала ему в жизнь, как целая банда изгоев. Он себя чувствовал школьной училкой. Днём левачил на стройках, а по ночам играл с «Корвэрами», ни разу не близко от полосы прибоя, вечно в глубине суши, ибо эта прибитая солнцем сельская местность всегда их привечала, пивные наездники долин обнаруживали странное сродство с сёрферами и их музыкой. Помимо разделяемого интереса к пиву, у представителей обеих субкультур, на доске ли, за баранкой «409-го», имелись общие страхи и восторги пассивного, взятого на борт седока, словно бы в автомобильном движке инкапсулировалось нечто столь же океаническое и могучее — техноволна, принадлежавшая далёким иным так же, как прибоем владело море, и доступ к ней покупался ездоками как-есть, на условиях другой стороны. Сёрферы скакали верхом на океане Господнем, пивные наездники седлали импульс все годы милости автопрома. В их досуги смерть вмешивалась чаще, чем в сёрферские, и оттого они больше лезли на рожон, но «Корвэрам» поэтому доставалось сполна туалетных и парковочных травм, полицейских вторжений, внезапных полночных прощаний.