Книга Чаша Бланшара - Джанет Глисон

Роуз нанялась на работу к Бланшарам год назад. По ее словам, до этого она работала в лондонском особняке лорда, где было тридцать слуг, включая полдюжины грумов для четырех карет, камергера и четырех прислуг только в детской. Она никогда не говорила, что заставило ее покинуть такое роскошное место ради столь скромного дома на Фостер-лейн, да Агнесс и не спрашивала. Тем не менее, наблюдая за повадками Роуз, она часто думала, что причиной ухода вполне мог быть мужчина. И теперь, когда она сбежала, Агнесс своего мнения не изменила. Скорее всего, какой-нибудь мужчина сманил Роуз, наобещав с воз до небес.

Больше всего Агнесс интересовало, кто этот мужчина и каковы его намерения. Собственный опыт заставлял Агнесс относиться к мужчинам с большим предубеждением. Ее отец был врачом и имел приличный доход. Суровый вдовец относился к единственному ребенку как к своей собственности, разрешая даже с соседскими девушками общаться лишь изредка, не говоря уже о потенциальных поклонниках. Он умер, оставив ей достаточно средств, чтобы жить независимо, но Агнесс хотелось общения, и она поспешила выйти замуж за одного из пациентов отца, обеспеченного торговца мануфактурными товарами. Только после свадьбы она обнаружила, что недомогания и неудачи ее мужа происходят главным образом от его глубокой привязанности к бренди, что после возвращения из таверны его обычно мягкий характер меняется и он начинает размахивать кулаками.

На шестую годовщину их свадьбы, когда ее муж погубил свое дело и истратил большую часть ее наследства, в их несчастливую жизнь вмешалась судьба. После ужина муж решил провести остаток вечера в кабаке «Золотистая болтунья». Когда часы пробили полночь, его случайно толкнула под ребра слишком дружелюбно настроенная официантка, он покачнулся, споткнулся о корзину с дровами и упал прямиком в камин, напоровшись грудью на железный прут.

Агнесс почувствовала облегчение, освободившись от него, но она осталась практически без гроша в кармане и с Питером на руках. И тогда она решила попробовать наняться на работу, чтобы содержать себя и сына. Стряпня всегда была для нее утешением. Достигнув такой значительной должности, как кухарка, Агнесс пришла к странному выводу: для независимой жизни отношения с мужчинами не нужны. Если она будет выполнять свои обязанности, то может быть уверена, что у нее будет крыша над головой, теплая постель и что никогда больше ее не разбудят среди ночи удары кулаком.

Роуз еще не получила такого урока, но Агнесс не сомневалась, что ей придется все это пережить. Она также была почти уверена, что, какие бы обещания тот мужчина ни давал Роуз, они не будут выполнены. Возможно, думала Агнесс со смесью опасения и надежды, Роуз через пару дней вернется.

ГЛАВА 8

В половине девятого — с получасовым опозданием — горничная Нэнси постучала в дверь спальни Николаса Бланшара и пожелала ему доброго утра. Она несла корзинку с углем, поверх которого лежали щепки. Поставив корзину у камина, она пошла к окну, отдавая себе отчет в том, что Николас Бланшар следит за ней, как кошка за бабочкой.

В спальне были два больших подъемных окна, выходящих на узкую улицу, камин с искусной деревянной резьбой и потолок с лепниной. Тридцать лет назад, когда Николас заменил в мастерской отца и имел жену, согревавшую его по ночам, комната была увешана дамасским шелком, а на окнах висели занавески с рюшечками. С той поры шелк поблек и выцвел от сырости, а жена умерла, оставив его искать тепло в другом месте.

Нэнси осторожно раздвинула занавески — тяжелая ткань подгнила на солнце и могла рассыпаться в ее руках. Как обычно, Нэнси протерла круглое пятно в запотевшем окне и посмотрела на небо.

— Неплохая погода, сэр. Морозно, но ясно, — сказала она, крепко обхватив свой живот.

Николас что-то буркнул в ответ, а Нэнси вернулась к камину и принялась раздувать угли. Когда пламя начало равномерно потрескивать, она оглянулась на своего хозяина. Николас, заметив ее взгляд, как он это часто делал в последнее время, откинул одеяло и позвал ее. Нэнси отколола чепчик и молча двинулась к нему, чувствуя, что из-за беспокойной ночи ее немного подташнивает и кружится голова.

Все завершилось за несколько минут. Сняв ботинки и распустив лиф, она напряженно легла рядом. Он задрал свою ночную рубашку, забрался на нее и ущипнул за грудь костлявой рукой. Она постаралась не морщиться, хотя грудь в последнее время стала значительно чувствительнее. Она почувствовала, как его небритый подбородок царапает ей щеку; от него и пахло иначе, чем от Филиппа, — табаком, помадой и кларетом, а не потом и элем. Еще через минуту он вошел в нее и начал качаться вверх и вниз. Нэнси молча лежала, глядя в потолок с купидонами и нимфами, обнимающими друг друга, и стараясь не дышать полной грудью, чтобы заглушить охватывающую ее тошноту. Обычно она испытывала благодарность к Николасу за то, что он выделил ее среди других и был к ней благосклонен. Она сохранила большую часть денег, полученных от него, и у нее уже набралось почти десять фунтов. Но теперь все изменилось.

Должна ли она признаться Николасу, что носит его ребенка? Вдруг он откажется от ответственности и уволит ее? Как было бы хорошо, если бы одна из этих нимф вознесла ее высоко и она бы весь день провисела в воздухе без всяких домашних обязанностей, без ребенка в животе и без Николаса, которого нужно ублажать! Что можно сделать, чтобы Филипп стал добрее? Она закрыла глаза и представила себе мир белых облаков, цветов и музыки. Еще через секунду Николас вздрогнул и кончил.

Он скатился с нее и сунул руку под подушку в поисках кошелька, в котором всегда держал несколько монет, достал оттуда серебряный шиллинг и сунул ей в лиф. Затем положил еще шесть пенсов в ее руку, что было для него необычно.

— Сейчас уходи. Ты сегодня опоздала, не думай, что я не заметил. Поторопись, а то не оберешься неприятностей от миссис Тули. И не жди, что я стану тебя защищать.

Он сказал это как бы между прочим, без злобы, и похлопал ее по руке почти по-отечески.

— Благодарю вас, сэр, — сказала она, разглядывая дополнительную монету. — Конечно, я потороплюсь.

Сев, Нэнси сразу почувствовала себя лучше. Она слезла с кровати, достала монету из лифа и аккуратно спрятала ее вместе с шестипенсовиком в карман, поправила одеяло на кровати, затем подошла к зеркалу и быстро застегнула свои одежки. Лицо, смотревшее на нее из зеркала, было худым и узким, черты мелкие, но приятные, зато волосы пышные, цвета мореного дуба. Нэнси поправила пучок и приколола сверху чепчик. Сегодня утром ее бледно-серые глаза неестественно блестели, а щетина Николаса заставила ее щеки порозоветь, украсив ее обычно бледную кожу. Она повернула голову, чтобы посмотреть на свежую царапину на шее, и поежилась, вспомнив крик Роуз и ее унизительные обвинения. Затем поправила воротничок, радуясь, что Николас царапины не заметил.

Часы пробили четверть, когда Нэнси открыла шкафчик и достала оттуда наполовину полный ночной горшок. Вонь могла вызвать рвоту у любого, но Нэнси тщательно скрывала все признаки отвращения. Она поставила корзину сверху на горшок, аккуратно сделала реверанс и вышла из комнаты.