Книга Разделить на сто - Роман Лейбов

Ничего странного, всё как обычно. Мутное зеленоватое зеркало на стене привычно отражает ещё сумеречную комнату — стены с жёлтыми обоями, кружку с недопитым чаем на столе… Ходики с гирями помахивают маятником, жужжит толстая муха, запутавшаяся в тюлевой занавеске…

Шпион выскользнул из дома, молнией спустился по ступенькам и растворился в зарослях.

XXII

Маленькие люди ходят не очень быстро. Поэтому у Юры, Тани и Наташи, которые увидели, как Гузь с кожаным футляром выходит из подъезда, было в запасе какое-то время, чтобы принять важное решение. Но они бы так и не приняли никакого решения, конечно, потому что очень растерялись. Ждать ли Левченко? Следить ли за подозрительным лилипутом? Действовать сообща или разделиться на группы?

Тем временем Гузь дошёл уже через двор до первого подъезда и готовился выйти на Брынский проспект, чтобы исчезнуть (возможно, навсегда) и таким образом избежать разоблачения своей шпионской деятельности, но остановился завязать шнурок.

В создавшейся напряжённой обстановке Юра Красицкий не растерялся. Он вырвал из тетрадки листок и быстро написал на нём что-то, а затем положил записку в секретное место.

В Штабе имелось некоторое количество кирпичей, оставшихся ещё со времён, когда Штаб не был Штабом. Не очень понятно, как их занесло на крышу трансформаторной будки; видимо, их отбросили при строительстве как ненужные, да так высоко отбросили, что они залетели на крышу и там остались. Так или иначе, а Таня Петрушкина однажды догадалась сложить из них домик, а потом Юра придумал под верхним кирпичом, которым были накрыты четыре другие, стоявшие рёбрами, оставлять записки. Так и образовалось секретное место.

Спрятав туда записку, Юра сказал строгим командирским голосом:

— Идём вместе. Стас ждёт тут. Сам виноват, что опаздывает. Петрушкина идёт с нами, а потом возвращается за Левченко с инструкциями. Семёнова, всё понятно? Петрушкина, баранки взяла?

Сказал и поправил на носу очки.

Таня и Наташа кивнули, одновременно удивившись тому, как ловко и быстро всё придумал Юра Красицкий.

Не теряя времени, оповцы спустились на землю и спрятали лестницу. Николай же Матвеевич далеко не ушёл, он направился к остановке третьего трамвая, следовавшего по маршруту «Вагоноремонтный завод — Овощебаза». Наши герои, стараясь оставаться незамеченными, двинулись вслед за ним.

Глядя им вслед, жёлтая бабушка с третьего этажа только головою покачала слегка.

XXIII

Трамваи в Брюквине ходили тогда ещё старые, с плоскими мордами и печальными вытаращенными глазами.

Издалека эти трамваи-пенсионеры звенели своей карманной мелочью, искрили то зелёным, то фиолетовым, утомлённо шипели, открывая двери брюквинцам, но исправно, хоть и неторопливо, соединяли старый город с заречьем.

Можно, конечно, просто ездить на трамваях, как делают взрослые, но это скучно. Веселее, например, подкладывать на рельсы разные предметы. Бутылочные осколки превращались при этом в толчёное стекло (то самое, которым отравили, как сказал Стасик Левченко, Наполеона), гвозди — в маленькие ятаганы, а монеты — в тонкие лепёшки. Это занятие, однако, требовало осторожности: милиционеры, опасаясь, очевидно, что трамвай сойдёт с рельсов, настороженно относились к таким забавам и преследовали их. Но в это утро всем нашим героям было не до ятаганов и не до толчёного стекла.

Не обращая никакого внимания на притаившихся возле фанерного щита с афишами оповцев, Николай Матвеевич дождался трамвая и через переднюю дверь, как положено честному пенсионеру, вошёл в первый вагон. Его преследователи юркнули во второй. Запасливая Таня пробила три припасённых билетика и втихомолку проверила — нет ли счастливого. Счастливый нашёлся, и его Таня ради справедливости забрала себе.

Народу в трамвае было немного: все ехали в этот час в противоположную сторону — к вагоноремонтному заводу. На остановках оповцы быстро выглядывали из передней двери, проверяя, не вышел ли шпион-лилипут. Проехали сороковую школу, улицу матроса Коваля, поликлинику, речной порт, покатились по мосту имени Раевского, встретившись с трамваем, в котором, ни о чём не подозревая, двигался к противоположному берегу Стасик Левченко.

А стоило бы, между прочим, задуматься Стасику в этот утренний час. Горе тебе, Стасик Левченко! Близко, уже совсем близко ужасный контролёр барон Врангель, рыцарь справедливости!

XXIV

Геннадий Иванович Врангель всю жизнь героически страдал от своей фамилии. Он-то знал, что фамилия эта на самом деле ничуть не хуже других, что её носили в былые времена серьёзные боевые бароны в лязгающих стальных латах, что имя одного барона Врангеля носит советский остров в арктических водах, лежащий на стыке двух полушарий. Но никому вокруг не было дела до этих старинных историй, поскольку у всех на слуху был другой барон Врангель — отпетый враг, белогвардеец и мерзавец, о котором были даже сложены специальные ругательные песни.

Давно уже закончилась Гражданская война, давно умер в далёком Белграде знаменитый «чёрный барон», но тень его из могилы, как могла, вредила Геннадию Ивановичу, подтверждая скверную репутацию Петра Николаевича Врангеля, главнокомандующего вооружёнными силами юга России.

Можно было, конечно, сменить фамилию, стать Алексеевым, Максимовым или даже каким-нибудь Первомайским. Но Геннадий Иванович не хотел отрекаться от себя и от своего дедушки Валентина Богдановича Врангеля, бывшего управляющего дегтярным заводом культурного купца Осьмирогова, а впоследствии ночного сторожа, собственноручно в одиночку воспитавшего оставшегося сиротой в детстве Гену.

Несправедливость окружающих сызмальства мучила молодого барона. Он хотел бы для искоренения несправедливости служить в милиции, но в милицию барону Врангелю ходу не было. Поэтому Геннадий Иванович избрал самую справедливую из доступных баронам в то время профессий — закончив музыкальное училище по классу баяна, он стал контролёром общественного транспорта.

Много лет прошло с тех пор, но доселе местные старожилы рассказывают истории о ужасном бароне и его героической многолетней борьбе с брюквинскими безбилетниками, которых он, после быстрого и справедливого рассмотрения дела, либо ссаживал, либо штрафовал, либо (и такое бывало!) прощал. Отмечают безупречную вежливость Врангеля и его рыцарские манеры (высаживая из трамваев женщин, он неизменно выходил наружу и подавал жертвам справедливого возмездия руку). Вспоминают непременно и знаменитую теперь повсеместно историю о том, как наказал он однажды в конце восьмидесятых самого товарища Петялина, решившего инкогнито прокатиться в трамвае, чтобы, в соответствии с тогдашней модой, на опыте познать жизнь трудящихся, о том, как Петялин попытался уволить Геннадия Ивановича, но в результате был сам отстранён с понижением и брошен на сельское хозяйство, о дальнейшей славной политической карьере непреклонного барона, рыцаря справедливости…