Книга Исключительно твой - Лука Луминица

Что там у тебя? — повернулся к ней с озабоченным видом.

Снежа еще сильнее поморщилась.

— Ну. — требовал я.

— Палец прищемила.

— Покажи. — протянул ей ладонь в надежде увидеть травмированную конечность, но увидел совершенно здоровый, накрашенный красным лаком ноготь и средний палец, который она показала мне с ехидной улыбкой, ткнув им мне прямо в лицо.

— Это тебе, придурок. — сложила руки на груди, отворачиваясь от меня.»

Ставил себя на ее место. Я б уже давно себя прибил, а она терпела, каждую мою выходку. Особенно рассказы, сказки и басни про то, каким бабником я был, в каких позах имел почти каждую ночь дорогих эскортниц. Мудак наивысшего уровня. Кто-нибудь дайте мне Оскар?

— Блядь. — выругался, вставая с дивана и поднимаясь по ступеням наверх, в свою комнату. Ничего из моего детства здесь практически не осталось, кроме парочки вещей в шкафах. Мебель поменяна, а стены перекрашены. Взял с полки стеллажа любимую энциклопедию, которую затер до дыр, знал ее, почти наизусть.

— На триста восемьдесят второй странице. — я оставил в книге закладку, открывая ее. На меня смотрел лист картона в розово-голубом цвете.

— Помню все, Снеж. Помню все, врединка.

Закрыл учебник, ставя его на место. Очень сильно хотел стать реаниматологом, но не стал. Детская мечта не сбылась, рухнув в один день, вместе с моим счастьем и смыслом будущего.

Через два часа привезли продукты, при виде них проголодался. Знал заранее, что так и будет. Не стал ничего готовить, перекусив чаем с бутербродами. По телевизору не нашел ничего интересно. Ноги сами повели в винный погреб, который зарос паутиной и пылью. Пить мне не особо хотелось, а вот немного пригубить, попробовать, да. Вытащил одну бутылку, не знаю какого года, но если отец узнает, что я здесь был, то наверное мне стоит бежать уже сейчас.

Телефон зазвонил, когда поднимался из погреба вверх.

— Да, пап.

— Уехал значит, бунтарь хренов. — отец не был зол, привык к моим побегам с самого детства. Я был не послушным ребенком, но в меру.

— Маме, привет.

— Где этот, засранец? — на фоне услышал голос мамы. — Дай мне трубку. Саша, тебе совсем меня не жалко? Ты поехал к Снеже? Как она?

Спасибо. За еще одно напоминание. Да, да, я поехал прямиком к ней, сначала разорвав все к чертям, а потом заявился на ее порог, как ни в чем не бывало. Принимай меня, блядь. В смокинге, с букетом роз, а потом мы улетели в Вегас просирать бабки в казино. Не стал грубить маме, не делал этого никогда и начинать не стану. Всегда был универсальный ответ, которым я воспользовался.

— Люблю тебя мам и тебя пап тоже. Все со мной хорошо.

Отключил звонок, тяжело выдыхая и откупоривая крышку бутылки. Не стал искать бокалы, я ж не принц Шотландии. Поэтому фарфоровая белая кружка стоящая на столе лучше подходила, для моих экспериментов. Налил в нее немного алой жидкости, отпивая.

— Что за дерьмо? — поморщился от кислющего вкуса на языке и во рту, с трудом глотая, но потом букет начал раскрываться, переходя на сладкий и терпкий вкус. Отпил еще, распробовав.

— Да, нет, нормально. Надеюсь, не отрава от жуков. Да, хоть и отрава, по фиг. — взял бутылку с собой на улицу, присев на ступени. На небе светила огромная луна. Интересно сегодня полнолуние?

«— Знаешь почему луна светится? — спросил у Снежи, мы сидели на этом же месте, вдвоем, смотря на звезды.

— Неа. — не отлипала она от неба своими карими глазками.

— Отражение от солнца.

— Да? — удивленно посмотрела на меня. Это был идеальный момент, чтобы поцеловать ее. Убрал тонкую косичку с лица, заправив за ухо. Она не отрываясь смотрела на меня с каким-то обожанием. Потянулся к ее лицу, вот-вот предвкушая момент, когда наши губы соприкоснуться.

— Че делаете? — отстранился от брюнетки, почесывая затылок, услышав голос ее брата.

Нам было по четырнадцать, где-то вдалеке трещали сверчки. Даже не догадывался, что в ближайшее время не получится ее поцеловать.»

Опустошал бутылку так, как будто в ней была вода, а не напиток богов. Мне хотелось тогда прибить Серегу на месте. Потому что он уже целовался, а я нет. Не с кем было, да и партии подходящей более менее тоже, точнее не хотел никого целовать, кроме его сестры, которая мне нравилась. Очень сильно нравилась, блин.

Встал с холодных ступенек, уже открывая дверь дома, но услышал едва различимый плачь. Прислушался. Снова плачь, где-то рядом. Подошел к заботу, плачь усилился. Открыл калитку, не понимая откуда идет звук. Присмотрелся, вдоль забора сидел маленький грязный котенок и жалобно мяукал.

— Елки-палки. Ты откуда, хомячок? — взял его на руки, он едва помещался в мою ладонь. — Ты чей, м? — от меня несло алкоголем, поэтому дышать на него долго не стал. Посмотрел вокруг, кошек или людей, которые искали бы пропажу, рядом не было. — Пошли, малыш. Ты наверняка голодной? — закрыл забор, неся комок на руках в дом. — Сейчас накормим тебя, а потом помоем.

Занес находку в дом, разглядывая на свету.

— Кто ты у нас? Ага. Девочка.

Зашел на кухню, наливая в тарелку немного молока. Котенок накинулся на еду, словно сто лет не ел.

— Кушай, кушай. — надеюсь мы подружимся и ты не будешь гадить в мои тапки. — улыбнулся своей шутке.

Когда котенок поел, понес его купаться, отмыв белую шерсть от грязи и заворачивая в полотенце, но этот маленький питомец меня поцарапал за палец.

— Зашибись, а как дружили то. Ты чего кулаками машешь? — сказал этой сладкой мордашке и положил на кровать. От чего она замяукала. Погладил ее по маленькой головке.

— Как мне тебя назвать? Лаки? Бусинка? Снежинка? Выбирай. — но она снова меня подрала.

— Блин. Ты, как моя жена. Той тоже палец в рот не клади, откусит по плечо. Люблю ее, заразу. Тогда буду звать тебя вредина. Решено. — мелкая шкодина успокоилась укладываясь по удобнее в кокон из полотенца.

Гладил ее, пока сам не уснул.

«Темно. Тринадцать секунд. Три, два, один. Свет загорелся. Никто не приходил уже неделю. Снова сидел на середине тоннеля, смотря вперед, на закрытую дверь.

— Почему не приходишь? — эхо отскочило от стен, возвращаясь ко мне.

— Не бросай меня, вернись пожалуйста. — ударил по полу, стирая кожу с руки. Сначала испугался, снова не увидев здесь никого, потом злился, а теперь я в отчаянии, что не увижу больше никогда. Говорил тихо, чтобы не спугнуть, не обидеть, прислушиваясь к каждому шороху, но кроме моего голоса, здесь не было ничего. Встал, подходя к двери, прикладывая ухо к металлу.