Книга Цветочное сердце - Кэтрин Бейквелл

рядом с парадной дверью Ксавье, потом наклонилась ко мне.

– Сейчас активно распространяется новое снадобье, очень похожее на яды, которые она готовила пять лет назад. – Мадам Бен Аммар наклонила голову и заглянула в мои глаза. – Если Имоджен попытается с тобой связаться или ты услышишь о том снадобье – оно называется «эйфория», – я хочу, чтобы ты немедленно мне сообщила.

Мадам Бен Аммар запустила руку в карман черного платья и вытащила голубую визитку.

– Будь настороже, не теряй бдительности. Употребляющих «эйфорию» легко распознать: снадобье внушает им фальшивое ощущение безумного счастья. Мы обнаружили пострадавших, на груди у которых выросли одуванчики.

Дурнота накатила на меня волной.

– Как бы осторожно мы ни вели расследование, ковен Имоджен упорно ускользает от Совета. Мы опасаемся, что они за нами шпионят. – Глаза мадам Бен Аммар вспыхнули. – И Совет пока не хочет рассказывать об «эйфории» обывателям. Мы не желаем подогревать спрос на него. Поэтому все разговоры об этом снадобье должны остаться между нами, хорошо?

Еще один секрет от папы.

– Хорошо, – ответила я, глядя на карточку, прямоугольник цвета неба. – Думаете, она попробует со мной связаться?

Мадам Бен Аммар подняла плечо.

– Имоджен непредсказуема. Но ты вот-вот станешь совершеннолетней. Если честно, я… – мадам Бен Аммар осеклась, потом откашлялась и разгладила безупречно гладкий лиф платья. – Я опасаюсь, что она постарается сделать тебя своей ученицей.

Сама мысль была абсурдной, почти оскорбительной. Визитку я засунула в карман юбки, словно желая заглушить сомнения, распускающиеся в сознании. Даже если я понадобилась Имоджен, откажусь. Стану сопротивляться.

– Не желаю иметь с ней ничего общего.

– Умница. – Ведьма пожала мою руку, обтянутую толстой садовой перчаткой. – И на полном серьезе: если понадобится хоть что-то, просто обратись ко мне за помощью.

Мадам Бен Аммар открыла дверь и первой пропустила меня в дом. Ксавье стоял на своем месте за разделочным столом: руки он сложил на груди и притопывал ногой. Похоже, друг отучился подслушивать.

– Мисс Лукас обязательно даст знать Совету, если заметит что-то… неуместное, – с порога сообщила Ксавье ведьма. – Она будет внимательно за вами следить.

– Буду следить? – пискнула я. Мадам Бен Аммар сделала меня своей шпионкой? Ксавье заслужил ее подозрение?

В ответ он лишь кивнул:

– Понятно.

– До свидания, Клара, – с улыбкой сказала мне мадам Бен Аммар и захлопнула за собой дверь.

Мы с Ксавье уставились друг на друга вытаращив глаза.

– Чем вы ее обидели? – спросила я.

Ксавье поднял мои сумки, и челка свесилась ему на глаза.

– Очень многим, наверное. Ну, пойдемте, пора заново познакомить вас с моим домом. – Ксавье кивком показал на кухню, теплую и залитую светом утреннего солнца. – Вот торговая зона и кухня, как вы помните. Здесь вы будете помогать мне разбирать и маркировать ингредиенты для снадобий. Что касается еды, можете брать все, что найдете в кладовой.

Вопреки тучам, затянувшим мое сознание, я хлопнула в ладоши, вспомнив кое-что особенное.

– А волшебный буфет еще работает?

Ксавье засмеялся:

– Работает! Хотите в него заглянуть?

Я кивнула, и Ксавье поставил мои сумки на пол. Обратно по своим же следам он повел меня к буфету у умывальной раковины. Тот был пепельно-белым, не медового цвета, как другие кухонные хранилища.

– В детстве он казался таким высоким, – пробормотала я. Теперь Ксавье мог почти не тянуться, чтобы повернуть ручку маленькой белой дверцы.

В буфете не было ничего, кроме двух шоколадных конфеток, аккуратно упакованных в белую бумагу. Я восторженно охнула:

– Похоже, буфет знал, что я буду не одна.

В детстве мы все впятером умоляли мадам Морвин открыть нам волшебный буфет. В нем всегда обнаруживались сокровища: маленькие конфеты, игрушки или даже книжечки размером с детскую ладонь.

– Кто смастерил этот буфет? – спросила я, разворачивая конфету. – Ваш дедушка?

– Моя бабушка. – Ксавье улыбнулся, и в уголках его глаз появились морщинки. – Каждый Морвин с магическим даром привносит в наш дом что-то свое. Мой отец наколдовал книжные полки на втором этаже, прадедушка – лестницу, прапрабабушка – потолок в башенной комнате, и так далее на протяжении шестисот лет. Бабушке хотелось создать что-то на радость детям, которые будут здесь жить. – Ксавье положил вторую конфету на мою обтянутую перчаткой руку. – Вот, можете съесть и мою.

Друг прошел мимо меня и снова взял мой багаж. Я сильно удивилась тому, как быстро он абстрагировался от воспоминаний, но мигом встрепенулась, когда Ксавье меня окликнул:

– Пойдемте!

Я рванула за ним, держа конфету за щекой, словно бурундук.

– А что в дом привнесли вы? – спросила я у спины Ксавье.

– Пока ничего. Времени не было.

Что за ерунда?! Раньше Ксавье взахлеб говорил, мол, когда настанет его время, он наколдует комнату, которая будет вертеться так, что голова закружится, или пол, который поможет подпрыгивать на три фута ввысь. Полная апатия не подходила ему совершенно.

– Будь моя воля, я наколдовала бы комнату с фруктовым садом, – проговорила я. – Чтобы каждый день можно было собирать свежие ягоды для тартов.

Ксавье хихикнул:

– А если бы дверь каждый день открывалась в новую кондитерскую? Чтобы вы каждый день могли от души лакомиться ягодными тартами?

Я почти представила нас детьми, хватающими столько пирожных, сколько удастся унести.

– Бесплатно, разумеется?

– Конечно.

В конце коридора, ведущего от лавки со снадобьями, находилась большая столовая. Вокруг внушительного старого стола из красного дерева стояло шесть одинаковых стульев.

– Ужинаю я около семи, – объявил Ксавье. – Но если не хотите, есть вместе со мной необязательно.

У нас с папой столовой не было; мы просто сидели за столиком на кухне. Или – куда чаще – поглощали еду прямо в процессе готовки. Проголодавшись, ни он, ни я не отличались терпением; нам так нравилось пробовать новые рецепты и делиться ими друг с другом, что мы редко заботились о том, как бы покрасивее выложить блюдо на тарелку. От воспоминаний во рту появился грустный кислый вкус. Я откусила конфету, чтобы перебить неприятные ощущения.

Затем Ксавье повел меня по винтовой лестнице, слабо освещенной редкими оконцами и бра. Снова нахлынули воспоминания, на этот раз о сюрпризе, который таила эта лестница.

– В котором светильнике тайный рычаг?

– В самом верхнем, – ответил Ксавье. – Ближе к башне, помните?

– Помню, – пробормотала я. – А давайте?..

– Не сейчас. У нас очень много дел, мисс Лукас, – проговорил Ксавье, поднявшись на второй этаж.

Вдоль коридора шли шесть дверей, на оливковых стенах висело множество картин в рамах разной формы.

На самой ближней ко мне высокий юноша стоял за диваном, на котором сидели три его сестры. Короткие черные волосы парня были аккуратно причесанными, глаза – ясными, без следа усталости. Он высоко поднял подбородок и дерзко улыбался.

– Когда нарисовали эту картину? – спросила я.

– Кажется, пару лет назад.

Я промычала что-то задумчивое и наклонила голову к картине. Как получилось, что нарисованные глаза вышли ярче живых?

– Вы очень изменились, – отметила я.

– Отрочество – это чудо, – монотонно отозвался Ксавье и махнул сумками на двойные двери из темного дерева. – Пойдемте, я покажу вам библиотеку.

Мне хотелось остаться в коридоре, погрузиться в воспоминания, задать Ксавье больше вопросов. Головокружительная скорость нашей экскурсии наводила на мысль, что он избегает любых разговоров о прошлом. Или, по крайней мере, любых разговоров со мной. Напоследок глянув на портрет, я бросилась за Ксавье в библиотеку.

Книжные полки обрамляли стены, у одной из полок стояла передвижная лестница, в середине комнаты лицом друг к другу – два письменных стола, в углу кругом выстроились три кресла. В целом от библиотеки веяло пустотой.

– Давно уехали ваши родные? – спросила я.

– Три месяца назад.

У меня сердце екнуло.

– Без вас?

Ксавье сложил руки на груди и носком разгладил сбившийся половик.

– Ну, раз я стою перед вами, это очевидно…

Я застонала:

– Я имела в виду: почему? Почему вы здесь, а ваши родные за границей?

Ксавье поправил ручку, лежавшую на столе перед ним.

– У меня здесь дела.

Я нахмурила лоб:

– Какие дела могут быть настолько важными, чтобы разлучиться с семьей?

– Моя работа чрезвычайно важна.