Книга Старое пианино - Ирина Лазарева

Хозяин дома все еще сидел в кресле. Он обхватил себя руками и раскачивался из стороны в сторону. Перед ним стояла девушка. Трудно было сразу ее разглядеть в неверном сумеречном освещении комнаты. Видно было, что она худа; волосы, длинные и спутанные, падали ей на лицо, почти скрывали его, но глаза, устремленные на сидящего в кресле, исступленно горели. Из одежды на ней была легкая ночная сорочка, отороченная кружевами; под ней угадывалось худое девичье тело, белые руки безвольно висели, ноги были босы.

Василий стоял в стороне в напряженной позе, в руках держал наготове ружье.

Максим и Сила Михалыч остановились в дверях. Девушка тем временем вдруг яростно вцепилась в остатки волос на голове Веренского и принялась таскать несчастного из стороны в сторону, сопровождая свои действия визгливым рычанием.

— Бей, бей меня, Лизонька, бей изо всех сил, — бубнил сквозь рыдание Веренский и полз за девушкой на коленях. — Я все готов стерпеть, только вернись… Умоляю, девочка, вернись! Без тебя мне не жить. Сердце мое, радость моя, вернись, заклинаю…

Фурия тем временем начала избивать свою жертву ногами; чем сильнее била старика, тем больше ярилась, пена выступила у нее на губах. Василий не двигался, смотрел с жалостью, но было очевидно, что он наблюдает подобное зрелище не впервые.

Сила Михалыч решительно вышел на середину гостиной, и свет сразу же вспыхнул с прежней силой. Истязательница выпустила старика и воззрилась на вошедшего с неприкрытым ужасом. Теперь можно было рассмотреть ее отчетливо, но составить определенное мнение о ее внешности мешали мертвенная бледность и искаженные злобой черты лица. Каштановые волосы давно не знали расчески, кожа на видимых участках тела — сплошь в кровоподтеках, царапинах и ссадинах, ногти черны и сломаны. Тем не менее, следовало признать, что даже в таком растерзанном виде она была красива дикой, необузданной красотой, в ней угадывалась грациозность юного существа, тончайший батист рубашки обрисовывал крепкие девичьи груди, кисти и ступни у нее были маленькие, ноги стройные, волосы густые и длинные.

— Не подходи, — завизжала девушка, выставив открытые ладони перед Силой Михалычем. Она пятилась от него, он наступал. — Я все равно здесь ни останусь. Прочь! Ты меня не остановишь!

— Доверься мне, Лиза. — Он протягивал ей руку и преграждал путь, она шарахалась от него из стороны в сторону. — Позволь мне поговорить с тобой, и все кончится, слышишь?

— Нет, — трясла она головой. — Я должна вернуться. Он ждет меня… Это все ты! — снова истерически закричала она на Веренского. — Ты заставляешь меня возвращаться сюда снова и снова. Мерзавец! Ничтожество! Ты мучишь меня своим подлым упрямством. Я ненавижу тебя!

Прокричав еще несколько раз «ненавижу», она бросилась в темный зев анфилады и пропала.

Веренский скулил, сидя на полу.

— Вставайте уже, — сварливо посоветовал Сила Михалыч. — Свою порцию побоев вы на сегодня получили. Выпейте коньяку, взбодритесь, и расскажите Максиму Евгеньевичу, как вам удалось отыскать книгу, и что произошло потом. Предысторию он уже знает.

Веренский, всхлипывая, ползком добрался до стола, трясущейся рукой налил себе рюмку коньяка и выпил залпом. Не останавливаясь, опрокинул еще две рюмки, утер рот полотняной салфеткой и взобрался в кресло, откуда его недавно стащила дочь.

— Присядьте, Максим Евгеньевич, — надтреснутым голосом предложил он. Даже в столь щекотливой ситуации отпрыск древнего рода не утратил хороших манер. — Не откажите в милости выслушать злополучного отца.

Книгу я нашел в совершенно неожиданном месте, хотя, возможно, другой кладоискатель додумался бы раньше меня. Усадьба, как вам известно, называется Дарьины ключи. Однажды в дом к Галине, моей жене, зашла соседка за какой-то ерундой, старушенция под девяносто, но бойкая, из тех, кто не упустит случая пошамкать о чем угодно, лишь бы тема была. Не знаю, что мне стукнуло в голову, и почему раньше не приходило на ум, но тут я возьми и спроси, что означает название — Дарьины ключи.

Оказалось, что бабке известно местное предание, которое не знала даже моя мать.

Дескать, сиятельный граф Веренский, в то время красавец-кавалергард, взял к себе в опочивальню девицу Дарью из крепостных. Девица, хоть и не по своей воле к барину пошла, сильно к нему привязалась и любила молодого господина до безумия. Барин же с Дарьей вволю натешился и после выдал ее замуж за своего стремянного, о молодице более не вспоминал, а для утех альковных взял к себе в дом другую крепостную девку.

Сделалась Дарья безутешной. Все у нее валилось из рук, и в поле работать не могла и в домашнем хозяйстве не годилась. Муж ее бил для порядка, родители стыдили — ничего не помогало. Горемычная Дарья хаживала к дальней часовне за большим прудом, истово молилась и просила Боженьку вернуть ей любовь молодого повесы. Часто садилась она на скамью у часовни и лила слезы, глядючи на окна спальни барского особняка, отражающегося в пруду.

Однажды застала она своего милого в парке на гарцующем жеребце. Дарья бросилась к всаднику, не убоявшись копыт разгоряченного скакуна, и прильнула щекой к сапогу наездника. Коник взвился на дыбы, а гордый аристократ с размаху огрел замарашку по лицу хлыстом — знай, мол, свое место. Бранился при этом крепко: коня испугала негодная. Возмущенные наездник и конь умчались как ветер, а Дарья побежала да и бросилась в пруд. Только пузыри пошли.

Погоревали дворовые о Дарье, а молодой граф лишь нахмурился, как узнал о кончине крепостной, и все бы ничего, только доложили ему через день, что на том месте, где Дарья слезы проливала, родник пробился из-под земли. А вскоре выяснилось, что ключ этот целебный. Удивительная весть постепенно облетела всю округу, стали люди шушукаться, о чуде судачить, креститься; к роднику потянулись паломники. Тот факт, что целебный источник нашел выход рядом с часовней, придавало образу погибшей Дарьи ореол святости. Часовня и чудотворный источник особенно почитались с тех пор, народ приходил сюда на молитвы вплоть до революции.

Но бытовала и другая легенда о том, что умершая Дарья стала по ночам являться к графу в опочивальню и требовать любви. Граф на этой почве ударился в мистику, вступил в какое-то тайное культовое общество и со временем прослыл чернокнижником, только все это предания старины глубокой, что правда, что ложь — поди разберись.

Веренский прервал свой рассказ и попросил Василия поднести ему еще рюмочку.

— Вася, ты зачем ружье взял наизготовку? — воспользовался паузой Максим. — В девушку собирался стрелять?

— Господь с вами, Максим Евгеньич, я Лизоньки готов следы целовать, — неожиданно признался Василий. — Ружье держал против тех, кто ее мучает. Да и то так, для уверенности за ствол схватился. Знать бы, кого в гости ждать…

— Однако не отвлекайтесь, Леонид Ефимыч, — резко перебил Сила Михалыч. — Этак мы до ночи будем предаваться воспоминаниям.

— Словом, рассказ старушки натолкнул меня на мысль, что надо поискать книгу в часовне.

Строение стояло заброшенным, в годы советской власти часовню использовали как склад для нужд пансионата. Иконостас разворовали, настенная роспись была побита, сохранились лишь разрозненные фрагменты. Когда я вошел вовнутрь, там еще валялись пустые ящики и куски штукатурки. Кладка стен кирпичная, кое-где рассохлась; представьте, мне особо искать не пришлось, в одном месте большой пласт штукатурки обвалился и несколько кирпичей лесенкой выдвинулись вперед. Там-то и оказался тайник. Сейчас часовня отреставрирована, во время работ тайник обязательно бы обнаружили мастера — лучше бы так, потому что в чужих руках книга опасности не представляла.