Книга Поющие в клоповнике - Галина Гончарова

— Привет медикам, — помахала я рукой.

— Привет бойцам! — улыбнулась она. — И как тебя теперь зовут?

— Ёлка.

— А я — Береза.

— Тебе идет.

Я ни капли не кривила душой. Соседка и правда была похожа именно на березу. Высокая, со светло-русыми волосами, бледно-голубыми глазами, классическими чертами лица и фигурой супермодели. То есть сплошные кости в разные стороны от позвоночника. Небось, все время на диете. Да она и сейчас ела, как воробей. Я, успев проголодаться, не миндальничала с обедом. Но, учитывая, сколько ели ребята, я могла бы слопать и втрое больше. Я была просто ее противоположностью. Среднего роста, с неплохой, но уж никак не модельной фигурой, темноволосая, вечно растрепанная, длинноносая и лопоухая, с глазами того оттенка, который благородно именуется "ореховым". Вобщем, Ёлка. Антел Герлей попал в точку.

— Тебе тоже идет твое имя, — согласилась Березка. — Жаль, что ты переехала. Мы могли бы стать хорошими подругами.

— Заходи в гости, — предложила я.

— К вам на факультет!? Лучше сразу повеситься!

— Уговорила, — кивнул Кан, утаскивая у меня из тарелки вкуснющий бутерброд. — Вечером зайдешь ко мне, я тебе дам веревку и мыло.

И добавил, уже мне на ухо:

— Ну и тля березовая! Вовремя ты от нее удрала! От ее занудства и молоко скиснет!

Должна признаться, я была с ним полностью согласна. Что было дальше, я помню весьма смутно. Кажется, мы провозглашали тосты за первую женщину на факультете боевой магии (Кесс), за сам факультет (лично я), за Магический Универ, за его основателей, за людей во всех мирах, за не-людей в тех же мирах, за магию и колдовство, за то, чтобы не переводилась работа для боевых магов, за Вечный Свет, за Вековечную Тьму, За Силы Леса…. дальше я уже ничего не помнила. Где-то около полуночи Кан оттащил меня в мою комнату, поставил на тумбочку у кровати трехлитровую банку с огуречным рассолом, и смылся допивать оставшееся.

Как я была ему благодарна на следующее утро!

Глава 2

Пять лет спустя.

Время мчалось мимо меня, как взбесившаяся лошадь. Никогда еще мне не было так легко и весело. Я была единственной женщиной на факультете практической и боевой магии, поэтому спрашивали с меня вдвое больше. Наверное, надеялись, что меня удастся поймать на каком-нибудь экзамене и отчислить, чтобы не нарушать традиций. Но не тут-то было. Я впервые понимала, что значит заниматься по-настоящему любимым делом, к которому у тебя просто призвание. И учила, нет, просто познавала магию не за страх, а за совесть. В итоге, мой рабочий день выглядел так. В семь склянок я поднималась, с восьми до десяти склянок шли уроки, как правило, физкультура и спорт, с десяти до одиннадцати — завтрак, с одиннадцати до пятнадцати дня опять уроки. В пятнадцать — ноль — ноль обед, с шестнадцати до двадцати одного часа повторение всего пройденного за день материала или отработка за розыгрыши, а потом у меня в комнате собирались ребята. Мы могли играть в карты или кости, шашки или шахматы, магические тропинки или фанты, беззастенчиво мухлюя и разоблачая друг друга. Один раз после окончания игры в колоде оказалось аж шестнадцать тузов. Азартные игры нам не запрещались. Директор считал, что это отличная практика. Было только одно условие. Со своими картами или костями делай все что пожелаешь, но чужие не трогай. Иначе это было чревато поединком СИЛ, а мы старались не наживать себе врагов. Тем более, что планы мщения обдумывались здесь же. Ох, сколько же проказ и проделок мы проворачивали по ночному времени, с ног до головы завернувшись в плащи.

Одному лекарю, который неуважительно отозвался о нашем факультете, пересыпали слабительное в склянку из-под снотворного и наоборот. Это было несложно. А что, белый порошок, он и в другом мире белый порошок. Надписи же делаются не на самих порошках, а на склянках. И обнаружить подмену просто невозможно. Сложнее было ночью пролезть в лабораторию так, чтобы никто не заметил. Заклинание тревоги блокировали целой компанией, а в форточку пропихивали меня, как самую мелкую и легкую. Мне в тот момент было ну очень грустно. Требовалось не просто пролезть в форточку, но пролезть в зимнем плаще, с лицом, закрытым не только маской, а еще и капюшоном. А как еще прикажете действовать? Директор, да и любой сильный маг, вполне мог исследовать память вещей, и если бы в этой памяти увидели мое изображение во всей красе, мне просто оторвали бы голову. А может, что не намного лучше, дали бы дополнительный вопрос на экзамене. Предметы я все знала на отлично, но зачем лишний раз нарываться? Порошки-то мы местами поменяли, но кто же знал, что это снотворное понадобится милому, дружелюбному и глубокоуважаемому учителю истории (заглазное прозвище — истерик)? Историка-истерика мы, правда, дружно не любили, но не до такой же степени? Слабительное было оч-чень качественным, а его эффект длился не меньше трех дней и не снимался никакой магией. Шутников учитель истории искал по всему Универу. Нас так и не вычислили, но дней на двадцать мы свои проделки прекратили. Универ получил короткую передышку и обрадовался. Но рано! Вообще, со дня моего поступления в Универ, начали происходить какие-то странные события. Какой-то доброжелатель, чье имя так и осталось неизвестным для истории, подсунул очаровательному учителю с факультета лекарей (заочное прозвище — тиф египетский), под паркетину в комнате дохлую (о ужас!) кошку. Учитель, конечно, нашел ее за несколько часов и выкинул, но комната, одежда, да и он сам пропахли капитально. Не помогли ни магия, ни стирка. Дня три учитель просто благовонял духами и дохлой кошкой. Кто-то подсунул учителю с факультета нечисти в камин сырое манбуковое полено, зная, что он любит спать с горящим огнем. А древесина манбука, надо сказать, известна тем, что, высыхая в огне, а не на солнышке, начинает трескаться со страшным шумом, похожим на залп крейсера Аврора. Учитель зажег камин, подбросил туда дров, и лег спать. Что произошло потом, несложно догадаться. В общем, проснулся учитель уже седым и долго носился по коридорам, пока его не отловили и не объяснили, что это чей-то розыгрыш, а не покушение на его драгоценную жизнь. Но заикаться он так и не перестал.

Наши проделки с удовольствием обсуждал весь Универ. Всякие мелкие пакости, типа ведер с водой, подвешенных над дверью на сложной системе ремней, тухлых яиц в сумках, мышей и лягушек за шиворотом в расчет просто не принимались, и считались недостойными истинного художника.

— Ёлка, как тебе только не стыдно смотреть мне в глаза! — в очередной энный раз отчитывал меня Антел Герлей. — Взрослая девица, а ведешь себя так, словно у тебя черт сидит в известном месте!

Я невинно хлопала длиннющими ресницами, вовсе не собираясь падать на колени и активно каяться в совершенных моей компанией грехах.

— Это просто невыносимо! — распалялся директор Универа, потрясая в воздухе толстой пачкой жалоб и расшвыривая половину из них по комнате. — Скажешь, не твоя идея!?

— Да почему я!? — оправдывалась я с самым честным видом, и зная, что мне особо не верят, но и доказать ничего не могут. — Почему все время я виновата!? Можно подумать, я в Универе самая лысая, или самая крайняя! — Тут я немного кокетничала. С помощью нехлорированной воды и народно-магических средств мои волосы росли настолько хорошо, что я даже перестала их стричь. Так, ровняла челку и макушку, а затылок обрастал сам по себе, придавая мне сходство с взволнованным дикобразом.