Книга Легендарные герои военной разведки - Михаил Ефимович Болтунов

захватить территории до озера Байкал. Генералы Тодзио, Сугияма, адмирал Ионаи считали, что «нападение должно произойти тогда, когда Советский Союз, подобно спелой хурме, готов будет упасть на землю».

Были и те, кто выступал за войну в южных морях. Адмиралы Ямамото, Топиода, Симада говорили, что США пока не готовы к войне на Тихом океане и сильный японский флот способен в 1941–1942 годах решить проблему Гонконга, Филиппин, Сингапура.

Сторонники северного стратегического направления высказывались крайне жестко и агрессивно. Председатель Тайного Совета генерал Кадо Хара заявил: «Война между Японией и Советским Союзом, действительно, является историческим шансом Японии… Советский Союз должен быть уничтожен…» Разумеется, эти слова, сказанные Хара на императорском совете, как и другие материалы, были добыты и переданы Зорге в Москву.

Поскольку война с Германией стала реальностью, Центр все больше беспокоила позиция Японии. И, конечно же, такая воинственная риторика японских руководителей заставляла склоняться к мысли о том, что Страна восходящего солнца, действительно, воспользуется своим историческим шансом. Но так ли это? Кто лучше других мог знать ответ на столь жизненно важный для Советского Союза вопрос. Только разведчики, работавшие в Японии, т. е. резидентура «Рамзай». И Зорге получил такое задание. Впрочем, и без директивного указания Центра он вполне осознавал огромную важность добывания подобной особо ценной информации.

Москва ждала ясного и конкретного ответа: нападет ли Япония на Советский Союз? Если нападет, то когда? Это была поистине сверхзадача для «Рамзая».

Сложность состояла в том, что и в июне и в июле месяце этого никто не знал. Сама Япония не определилась в направлении нанесения удара и времени начала агрессии.

«В Токио ждали сигнала к наступлению, — вспоминал Михаил Иванов. Таким сигналом должно стать падение Ленинграда и Москвы, выход немцев к Волге. Но что-то там не клеилось. Город на Неве выстоял, судя по всему, не собиралась сдаваться и столица».

Похоже в такой обстановке план «Кантоку-эн» стал головной болью для генерала Тодзио. На словах он выражал готовность выступить на стороне Германии, на деле — дипломатические реверансы и передвижение сроков. Немецкий посол нервничал, торопил японцев.

Зорге, как блестящий аналитик, раньше других раскусил уловки генерала Тодзио, и по-гроссмейстерски точно определил дальнейшее развитие партии. По отдельным мало уловимым признакам он пришел к выводу, что провал блицкрига в России становится для японцев сдерживающим фактором. Зорге уловил тенденцию, пусть пока и незначительную, к пересению сроков нападения на СССР на весну 1942 года.

В середине августа он осторожно поделился с Центром своими догадками. Однако из Москвы тут же последовал грубый окрик. Попало заодно и военному атташе полковнику Ивану Гущенко: «Что там несет ваш Рамзай? Откуда он взял, что японцы откажутся от нападения?»

У Центра в очередной раз словно отшибло память. Он напрочь забыл, сколько сообщений Зорге оказались точны и правдивы, даже если они в корне не совпадали с мнением руководства.

Прошел месяц, и 15 сентября «Рамзай» передаст свою поистине историческую шифрограмму: «Война Японии против Советского Союза до весны 1942 года, повторяю, до весны тысяча девятьсот сорок второго года — исключена».

На этот раз Зорге поверили.

Гибель резидентуры «Рамзай»

В тот же день 15 сентября, когда Зорге отправил в Москву свою шифрограмму, капитан Михаил Иванов ушел в рейс на пароходе «Кейхи-мару», который следовал во Владивосток. Ему было поручено сопровождать группу эвакуируемых жен и детей советских дипломатов. В связи с начавшейся войной и ростом антисоветских настроений, правительство СССР приняло решение о сокращении учреждений в Токио и отправку семей дипломатов на родину.

Первые группы уже были вывезены в июле — августе, а вот с третьей творилось что-то неладное. Дважды назначались сроки отъезда, и оба раза они переносились на более поздний срок.

Наконец, третий рейс назначили на середину сентября. К этому времени новая волна военной истерии прокатилась по городам Японии. О боевых действиях против СССР заговорили газеты и радио. Под звуки патриотического гимна «Кимигаои» по улицам маршировала японская молодежь, в парках и на стадионах устраивались митинги. Порою казалось, что вся страна требует войны с Советским Союзом.

Перед самым отплытием легальная резидентура военной разведки получила оперативную информацию о готовящейся провокации. Японская военщина собиралась потопить пароход «Кейхи-мару», обвинив в трагедии советскую сторону. Якобы судно с женщинами и детьми подорвалось на советской мине.

К счастью, этого не случилось. Однако плавание японцы превратили в кошмар. Ночью, в условиях штормового моря, они поднимали по тревоге женщин и детей и требовали подготовиться к спуску в шлюпки. Тут же на глазах пассажиров якобы обнаруживали советскую мину, демонстративно брали ее на буксир и тащили в ближайший порт. Такие «спектакли» повторялись по нескольку раз в сутки. Естественно, женщины и дети нервничали, плакали, находились в подавленном состоянии. Подобные переживания усиливались морской качкой, кишечными заболеваниями. Все это могло перерасти в панику. Жены дипломатов требовали от Иванова вернуть их к мужьям в Токио, другие женщины просили высадить их в каком-нибудь корейском порту.

Михаилу Иванову стоило немало сил, чтобы успокоить напуганных пассажиров.

Далее он предпринял решительные действия. Заявил протест представителю судовой компании и капитану парохода, направил телеграммы в советское посольство в Токио и в пароходство во Владивостоке. А так же запретил без его согласия поднимать женщин и детей, тем более спускать их на плавсредства.

В ближайшем северокорейском порту Сейсин удалось накормить пассажиров и оказать медицинскую помощь.

22 сентября невдалеке от острова Русский, японский пароход встретило советское спасательное судно. Иванову и части пассажиров было предложено покинуть «Кейхи-мару» и перейти к своим. Однако Михаил Иванович отказался и остался со своими подопечными, пока все они не сошли на берег во Владивостоке.

Побывав в разведуправлении флота, Иванов узнал интересные факты: японское генконсульство во Владивостоке в последнее время сильно активизировалось, его сотрудники ведут сбор информации о военных объектах. В команде парохода «Кейхи-мару» сменили почти весь руководящий состав. Так, старшим помощником капитана назначен морской разведчик Накамура, который теперь, по сути, и руководит кораблем. Коллеги посоветовали Иванову в обратный путь в Токио отправиться по железной дороге через Корею.

Из Владивостока Михаил Иванович возвратился за несколько дней до провала резидентуры «Рамзай». Казалось, ничто не предвещало трагедии. Но это только казалось. Потом всю свою долгую жизнь Иванов будет возвращаться к этим дням, накануне ареста Зорге и членов его резидентуры. Он посвятит не одно десятилетие изучению и анализу деятельности этого военного разведчика. И вот к какому выводу, в конечном итоге, придет генерал Михаил Иванов: «Движущей силой агентурной разведки, особенно в ее стратегических сферах, является, без сомнения, человек, личность. Человеческий фактор — решающее условие успеха или неуспеха этой деятельности.

Я не раз задумывался: можно ли было сберечь