Книга Иакова Я возлюбил - Кэтрин Патерсон

— Никого нет, — произнес он, как ему казалось — шепотом.

Я замахала руками, зашипела, но он не торопился и смотрел в окно так, словно там, внутри — не доски и стружки, а прекрасные картины.

Снова махнув на него рукой, я переползла к другому окну. Медленно, очень медленно, придерживаясь за стену, я подняла голову — и увидела большой стеклянный глаз. Наверное, я заорала. Во всяком случае, я сделала что-то такое, отчего Крик со всех ног кинулся к дорожке. Сама я бежать не стала — бояться-то я боялась, и удрать хотела, но сдвинуться не могла.

Глаз неспешно оторвался от моего лица, и голос сказал:

— Вот и ты. Я не хотел тебя пугать.

Я тщетно пыталась представить, что бы тут сделал контрразведчик, надеясь сказать невзначай что-нибудь удачное, но губы пересохли, как наждак, и ничего, ни удачного, ни неудачного произнести не могли.

— Не зайдешь ли?

Я посмотрела, где Крик, и обнаружила, что он стоит футах в ста, на дорожке. Значит, бежал и остановился. Не бросил меня. Ну, не совсем бросил. Спасибо и на том.

— И приятеля позови, — сказал старик, кладя на стол подзорную трубу и улыбаясь в седую бороду.

Я облизнула губы, но язык был тоже наждачный. Франклин Д. Рузвельт вешал мне на шею орден, говоря при этом: «Презрев опасность, она вошла в логово врага».

— Кри-ик! — завопила я. — Кри-и-ик!

Он направился к дому походкой хорошего зомби. Хозяин (шпион) стоял в окне. Крик встал за моей спиной, тяжело пыхтя. Оба мы смотрели вверх на незнакомое лицо.

— Может, зайдете? — приветливо сказал старик. — Выпейте чаю. У меня тут никто не бывает, кроме старого кота.

Крик — я это ощущала — застыл, как дохлая рыба.

— Ведет он себя так, словно это его дом. Я с ним долго спорил.

Крик напирал на меня животом. Я пнула его задом. Еще не хватало! Мы идем по следу, а этот испугался призрака, которого я же и выдумала!

От злости мой страх прошел.

— Спасибо, — ответила я, немножко слишком громко и не очень спокойно, а потому начала снова: — Спасибо. Мы с удовольствием выпьем чаю.

— Бабушка не разрешает мне пить чай.

— Если можно, — изысканно сказала я, — мальчик выпьет молочного.

И направилась к двери. Крик шел за мной. Когда мы обошли дом, странный человек придерживал для нас дверь. «Презрев опасность… в логово…»

Сидеть было почти что не на чем. Незнакомец подвинул нам грубую скамью, доску на ножках, поставил чайник на примус, пошуровал в кухне и сел на самодельный стул.

— Та-ак. Как вас зовут?

Я еще не решила, врут контрразведчики в таких ситуациях или нет, но Крик уже сказал:

— Я — Крик, а она — Лис.

Человек почему-то засмеялся.

— Лис и Крик, — весело сказал он. — Прямо из водевиля!

Как грубо! Сидит и смеется над нашими именами.

— Лучше бы Лис и Крыс. Но и так ничего.

Я ровно сидела на скамейке, с удивлением, если не с отвращением замечая, что Крик захихикал. Зыркнув на него, я услышала:

— Да это шутка!

— Какая шутка? — вскинулась я и чуть не прибавила: «Что тут смешного?», как вдруг осеклась. К счастью, чайник закипел, человек наливал нам чаю. Я опять метнула взор на Крика, но он не унимался. Я в жизни не слышала его смеха, а теперь он верещал, как чайка над мусором, когда нас просто оскорбили.

Человек протянул мне кружку очень крепкого чая.

— У меня только сгущенка, — сказал он Крику, возвращаясь с кухни.

— Здорово, — сказал Крик, отирая слезы тыльной стороной ладони. — Лис и Крыс! Ой, не могу! Усекла?

— Что ж тут непонятного? — ответила я, думая о том, как выпить эту черную жидкость. — Просто не вижу, чему смеяться.

Человек принес кружку с кухни.

— Тебе не смешно? Что ж, значит, растренировался, — он протянул молоко Крику. — Я разбавил водой, половина на половину.

Крик отхлебнул и сказал:

— Здорово.

Я подождала, не предложит ли он мне молока или сахару, но не дождалась. Он сел и стал пить черное пойло.

— На самом деле меня зовут Сара Луиза, — сообщила я, забыв, что хотела имя скрыть. — Сара Луиза Брэдшо.

— Очень красиво, — вежливо сказал он.

— А я Кристофер Пернелл, но меня все зовут Крик.

— Ясно, — лукаво заметил хозяин. — Надо тебя позвать, вот и кричи: «Кри-и-ик!»

— Кричи Крик! — просто залился смехом мой приятель. — Кри-чи Крик! Усекла, Лис? Здорово, а?

О, Господи!

— Не вижу ничего смешного, — как можно значительней сказала я. — А вы, вероятно, не скажете своего имени.

Человек удивился.

— Я думал, тут все его знают.

Мы с Криком подались вперед, но он ничего не сказал нам. Я гадала, спросить еще, или навести невзначай на эту тему, когда Крик брякнул:

— А вы на шпиона не похожи.

Человек взглянул на меня и поднял брови. Несомненно, я стала красной, будто вареный краб. Как эти контрразведчики ухитряются не краснеть? С минуту он безжалостно глядел на меня.

— Почему, — громко спросил он, — ты не пьешь чай?

— Яу-яу-яу…

— Я — у — яу-яу! — завопил Крик.

Человек тоже засмеялся, но встал и передвинул ко мне жестянку. Руки у меня дрожали от обиды или от злости, кто их знает, но я долила кружку густым желтоватым молоком. Хозяин подождал, пока я попробую, я чуть не обожглась, ничего не разобрала, но кивнула, выражая всем видом: «Очень вкусно». Отпив полкружки, я вспомнила, что надо бы попросить сахару, но решила, что теперь нельзя.

Примерно так проходили наши первые визиты к Капитану. Мы с Криком стали звать его просто «Капитан». На острове всех, у кого есть лодка, зовут, если им за пятьдесят, «капитан Такой-то». Уоллесом я его не звала, поскольку он ни разу не произнес этой фамилии. Во мне еще тлела надежда, что он окажется шпионом и мне дадут хоть медаль. Крик ходил потому, что Капитан хорошо шутил, «не чета тебе, Лис!»

Вообще-то, сам Капитан любил именно Крика. Будь я добрее, я бы радовалась, что Крик нашел взрослого друга. Своего отца он не помнил, и уж кому-кому, а ему отец был нужен. Но я добротой не отличалась. Это мне было не по карману. Кроме Крика, у меня друзей не было. Если бы я его отдала, я бы вообще одна осталась.

Глава 6

Даже теперь мне трудно описать, какие у нас с Каролиной были отношения. Спали мы в одной комнате, ели за одним столом, по девять месяцев в году сидели в одном классе, но все это нас не сближало. Да и с чего бы, если мы не сдружились за те девять месяцев в одном животе? Однако, хоть дружны мы не были, только сестра единым взглядом могла напугать меня до смерти.