Книга Поскольку я живу - Марина Светлая

Марина сейчас помалкивала. Очевидно, прослушивание ее уже мало интересовало. Ближе к вечеру ей стала названивать дочь, и она все чаще вообще отлучалась в коридор, доверяя слушать «мальчикам» и остальным членам команды. И стоило признать – это фиаско.

Но все же по завершении бесконечного марафона, окончательно вымотавшись, когда они выпроводили последнюю претендентку, Фурса озвучил мучивший его вопрос:

- Что ты думаешь, Марин?

- А о чем тут вообще думать?

- Хочется определенности.

- Я позвоню Штофель и юристам. Пусть готовят контракт. Так определенно?

- Это Ванина бывшая, - выпалил Фурсов.

- И что мне теперь сделать по этому поводу? – с явным раздражением спросила Рыба-молот.

- Ты ее не помнишь? – продолжал гнуть свое Влад. – Она играла на Z-fest'е, когда Гапонов попал в больницу. И ее Мирош приволок.

- Черт! – вскинулся Кормилин. – И я это пропустил?! Как ее звали-то?

- Полина ее звали, - ответил Тарас.

- Точно! Зорина! Вот это номер.

- Они плохо расстались, - глядя только на Таранич, говорил Фурса. – Ему это явно не понравится.

- Объясняю для непонятливых, - Рыба-молот повернулась к Владу всем своим массивным телом. – Расклад такой. На данном этапе мне глубоко похрену, что ему не понравится. В этот проект уже ввалено столько, что вам и не снилось. И я не позволю ему все просрать из-за того, что он кого-то там трахал. Или его.

- Он выполнит твои условия, и ты это знаешь, Марин! Но зачем устраивать лишние американские горки?

- Потому что она – знает, как прикрыть ваши задницы.

- То есть ставку ты сделала? – вспыхнул Влад. – Наше мнение не учитывается?

- Пока я слышу только твое, - она перевела взгляд на помалкивающих Кормилина с Комогоровым. – Ну?

Те в данный конкретный момент напоминали двоих из ларца с недоуменными рожами. Разве только фирменного «а-га-а» не последовало. Впрочем, Кормилин бросил недовольный взгляд на Фурсу. Тарас же проговорил:

- Я ее по консерватории помню. Звезда факультета. Техничная и очень работоспособная. Да и анкета у нее крутая, все видели.

- А мне вообще похрен, кто кого трахал. Работа – это работа, - пожал плечами ударник.

Таранич снова посмотрела на Влада.

- Я звоню Штофель и юристам. На этом – все.

Дальнейший спор был бесполезен. И если кто и мог ее уговорить, пользуясь непреходящей к себе слабостью, то это только Мирош. Стоило ему просто явиться сегодня на это чертово прослушивание.

Впрочем, может, и к лучшему, что его не было. Кто знает, как бы он повел себя.

Больше всего на свете сейчас Фурсов боялся этих Ива?новых срывов. Может быть, и не было бы ничего. Может быть, все прошло. Может быть, по утверждению самого Мироша, прошлое больше не имеет значения, и он излечился.

Может быть.

Какая разница, кто с кем спал. Если относиться к этому таким образом, как прозвучало из уст Таранич и Кормилина. Пять лет прошло, столько всего было. С Иваном – было. И судя по фамилии – с Полиной тоже. Хотя на Зорину-Штофель Владу было, откровенно говоря, плевать. Но не плевать на Мироша.

Не плевать на чад безумия, когда он носился по Киеву, разыскивая собственного лучшего друга, которого несколько суток никто не мог найти. Иван не отвечал на звонки – потом выяснилось, телефон у него отняла сама Марина в ходе воспитательной работы незадолго до побега. Он не появлялся ни в своей квартире, ни у знакомых. А однажды утром в интернет просочились фото, сделанные в каком-то клубе. Иван всю ночь зажигал там с Гапоновым и выглядел невменяемым. Обдолбанным. На потеху журналистам.

Чего стоило Рыбе-молоту замять это все, Влад по сей день не знал. Тогда он об этом и не думал. У него погибал лучший друг.

Он все еще помнил, как нашел его. Помнил сутки в клинике, где его откачивали. Помнил вырвавшееся из него усталое, лишенное жизни: «У меня два выхода. Или сдохнуть, или к ней». У Фурсова даже вопросов не возникло, о ком он говорит. Когда все изменилось – он помнил тоже.

Звонить Ивану Влад не стал. Не представлял себе, как сказать. Не представлял себе, как будет оправдываться. Черт подери, это даже не его дело.

Когда народ с прослушивания разошелся, а он сам добрался до дома, минут сорок провел, глядя на записи концертов, найденные на Ю-тубе. Кто ее отобрал? Кто прислал это чертово приглашение? Впрочем, можно ли было его не прислать после просмотра этих проклятых выступлений?

В конце концов, добравшись до кофе, уже вечером он сбросил Мирошу сообщение. Всего несколько слов:

«Пианистку выбрали. Полина Штофель. Загугли».

Глава 3

* * *

В самых лучших городах пахнет морем.

В самых лучших городах пахнет морем.

В самых лучших городах пахнет морем.

Заклинило. С этой фразой он ложился спать. С ней распахнул глаза под утро.

Они приходили редко, эти фразы, но подолгу не оставляли в покое. До тех пор, пока он сам не разродится дальнейшим текстом. Чем-то завершенным. С четким и ясным финалом. Который совсем не обязательно ляжет на музыку, ни во что не закольцовываясь.

В последнее время стихи не всегда находили свою мелодию, не нуждались в этом, становились чем-то самостоятельным. Тексты текстами быть переставали.

Строки падали на грудь невыносимой тяжестью и не давали дышать по ночам. Будили, едва засыпал, удушьем. И чем дальше, тем более ясным становилось, что вдохновение – нихрена не полет, не легкость, не эйфория. Вдохновение – это груз, который, свалившись на хрупкое человеческое тело, не оставит от него и мокрого места.

Вдохновение – это то, за что однажды придется платить. И цена у каждого своя. Мирошева прежде казалась ему непомерной, но он привык. Платить привык. Сейчас – так и вовсе считал себя платежеспособным.

По правде сказать, сон все же скорее нормализовался. Бессонницы, как раньше, до второго рождения, уже не мучили. Временами он даже чувствовал себя здоровым, не нуждающимся в том, чтобы искать снотворное, рыская по ящикам квартиры. Ни снотворного, ничего другого.

Иногда являли себя кошмары. Нечасто, зато во всей красе. Но, во всяком случае, сейчас он мог быть уверен, что то не галлюцинации от несовместимого с жизнью кайфа. А всего лишь сновидения. Морок, который рассеется, едва взойдет солнце.

В восходе солнца Мирош был уверен – оно всегда встает, даже тогда, когда лучше бы его не было. Возможно, все потому, что он здесь? Здесь – вместо Саммерхилла? Вместо Подола, к которому начал привыкать заново?

В комнате было темно. Он даже глаз не раскрывал. Пошарил по прикроватной тумбочке ладонью и наткнулся на телефон. Тот ярким светом ударил по едва размеженным векам, и Иван поморщился. 4:32. Ну и какого лешего? Ночь-полно?чь. Нахрена в городах пахнет морем?