Книга Сны инкуба - Лорел Гамильтон

— Ты знаешь, почему у меня длинные волосы?

Вопрос был такой странный, что я ответила:

— Нет. Я думала, просто тебе так нравится.

Он покачал головой, придерживая рукой волосы, чтобы ветромих не бросило ему в лицо.

— Подчинив себе группу оборотней, Химера дальшедействовал пыткой или угрозой пытки, чтобы держать её в руках. Если главагруппы мог выдержать пытку, он пытал тех, кто послабее. Использовал ихстрадания, чтобы держать альф.

Он замолчал так надолго, что я сочла необходимым что-нибудьответить.

— Я знаю, что он был гад и садист. Я помню, что онделал с Джиной и Вайолет, чтобы вас с Мерлем держать в руках.

— Ты далеко не все знаешь, — сказал он, глядякуда-то далеко. Он вспоминал, и воспоминания эти не были приятными.

Я не хотела поднимать этот вопрос. Честное слово, не хотела.

— Мика, я не хотела…

— Нет, ты хотела знать. И ты имеешь правоузнать. — Он вздохнул так глубоко, что у него плечи задрожали. —Одной из любимых его пыток было групповое изнасилование. Тех, кто неучаствовал, он заставлял отращивать длинные волосы. Говорил, что кто ведёт себякак баба, и выглядеть должен как баба.

Мне хватило секунды, чтобы понять.

— Во всем парде только у тебя и Мерля длинные волосы.

Он кивнул.

— Я думаю, Калеб получал от этого удовольствие, а Ной…ну… — он пожал плечами. — Мы все делали то, что нам не нравится, лишь быостаться в живых. И невредимых.

Моё мнение о Калебе не могло стать хуже, но о Ное — могло. Яне хотела говорить этого вслух, но Мика и не ждал от меня слов. Рассказначался, и он его теперь закончит, хочу я слышать или нет. Это была только моявина, черт меня побери, и я стала слушать, предложив Мике все, что сейчас могла— своё внимание. Не ужас и не жалость, всего лишь внимание. Ужас был быизлишним, а жалости никто не любит.

— Ты говорила с Химерой, и не с одним из его лиц. Тызнаешь, как его раздирали противоречия.

Я кивнула и сказала:

— Да.

— Наполовину он был свирепым самцом, и насиловалженщин. На другую половину — геем, и эти половины друг друга ненавидели.

Химера придал понятию «раздвоение личности» совершенно новыйсмысл, потому что у каждой новой личности была отдельная физическая форма. Покая его не видела, я бы сказала, что это невозможно.

— Я помню. Он хотел, чтобы я стала его подругой, и приэтом его искренне воротило от женщин.

— Вот именно, — кивнул Мика.

Я почти боялась того, что он сейчас скажет, но начала-то я.И если он может рассказывать, то я уж как-нибудь могу выслушать. До конца.

— Он насиловал не только женщин, — продолжалМика, — но интересно, что мужчину он мог изнасиловать, только если тот ужебыл геем. Как будто он хотел использовать только тот секс, который мог бытьжертве приятен. — Мика хотел пожать плечами, но плечи только вздрогнули,как будто его передёрнуло. — Я этого не понимал, но был рад, что меня вего списке не было.

Его передёрнуло снова.

— Хочешь мою куртку? — спросила я.

Он слегка улыбнулся:

— Это не тот холод.

Я потянулась к нему рукой, и он шагнул назад.

— Нет, Анита, дай мне договорить. Если ты до менядотронешься, я отвлекусь.

Я хотела сказать: «Давай я дотронусь, давай ты отвлечёшься», —но не сказала. А сделала то, что он просил. Сама виновата. Держала бы язык зазубами, мы бы сейчас танцевали вместо того, чтобы… когда я научусь не ворошитьто, чего ворошить не надо? Никогда, наверное.

— Но когда Химера приходил в разум, он на меня злился.Я не помогал ему в пытках, не помогал в изнасилованиях. Но и не соглашалсяспать с ним добровольно, хотя он и просил. Думаю, я ему нравился, и он меняхотел, а раз его собственные извращённые правила не позволяли ему меняполучить, он нашёл другие способы развлекаться за мой счёт.

Он потрогал собственное лицо, будто проверяя пальцами, будтодаже удивился тому, что нашёл. Будто ожидал там не лицо своё найти, а что-тоиное.

— Не могу даже вспомнить, что такого отказалась сделатьДжина. Кажется, он хотел, чтобы она соблазнила вожака другой стаи, которой онхотел завладеть. Она отказалась, и он сорвал злость не на ней, а на мне. Онизбил меня так, что нос мне сломал, но я быстро вылечился.

— Все ликантропы быстро вылечиваются, — сказала я.

— Я выздоравливал быстрее других. Не так быстро, какХимера, но почти. Он думал, это как-то связано с моим умением без трудапереходить от формы к форме. Может быть, он и прав.

— Звучит правдоподобно, — согласилась я совершенноспокойным голосом, будто мы о погоде говорили.

Когда слушаешь страшные воспоминания, главное — неужасаться. Эмоции разрешены только тому, кто рассказывает, а слушатель обязансохранять хладнокровие.

— В следующий раз, когда я отказался помогать кого-тонасиловать, он мне снова сломал нос. Я снова выздоровел. Тогда он превратил этов игру. С каждым разом, когда я отказывался выполнять приказ, он меня билсильнее, и всегда в лицо. Однажды он сказал: «Я уничтожу эту хорошенькуюмордочку. Раз мне она не достаётся, и никому другому от неё нет пользы, я еёпросто размажу». Но я продолжал выздоравливать.

Он отпустил волосы, и ветер бросил их ему поперёк лица, ноон не заметил. Он обхватил себя за плечи, держал крепко. Мне хотелось к немуброситься, обнять, но он бы сказал нет. И я должна была с этим считаться, ночерт меня побери!

— В следующий раз он меня не бил, он работал ножом.Изрезал мне лицо, отрезал нос и сожрал. — Мика то ли всхлипнул, то лизасмеялся. — Господи, как было больно. Сколько было крови.

Я осторожно, опасливо тронула его за руку. Он не попросилменя убрать руку. Я обняла его, и он дрожал — мелкой дрожью с головы до ног. Яобнимала его и ломала голову, что можно тут сказать.

Он зашептал мне в волосы:

— Когда нос вырос снова, но не до конца, он снова меняизбил. Новые ткани нежнее старых, и когда он сломал мне нос в очередной раз, оностался сломанным. Не залечился до конца, и Химера, раз уж сумел меняизуродовать, на этом успокоился. Сейчас, когда он меня больше не трогает, носвозвращается к норме. Каждый раз, когда я возвращаюсь из облика леопарда, онвсе прямее.

Мика прислонился ко мне, медленно, будто преодолеваяскованность. Так он и остался, постепенно, дюйм за дюймом расслабляя тело, а ядержала его и гладила ему спину круговыми движениями.

Кто-нибудь другой наверняка стал бы говорить утешительнуюложь, типа все в порядке, я с тобой, но он заслуживал лучшего.