Книга Рай на земле - Яна Темиз

1

…Они уже собираются.

Он смотрел на серое, холодное море и жалел, что оно не всегда такое.

Пройдет месяц-другой – а он никогда не забывал передвигать пластмассовое окошко на календаре, чтобы наверняка знать – когда! – да, пройдет чуть меньше двух месяцев, и оно станет голубым, бирюзовым, ярким, сверкающим на солнце, манящим.

Оно манит их. И он ненавидел море.

Если бы они могли видеть его сейчас, в марте, в разгар зимы, особенно этой, необычно холодной зимы: бесцветное, жалкое, покрытое рябью, выбрасывающее водоросли и всякую морскую муть и гадость на блекло-серый песок, – может, они не стали бы покупать дорогие чемоданы и дорожные сумки, пляжные полотенца и километры фотопленки, мерзкие ниточки-бикини и тошнотворные кремы для загара?..

Но море – то единственное, которое они знают: летнее, соблазнительное море! – манит их, и они летят, как перелетные птицы, спешат к теплу, к солнцу, к зелени и синеве.

Их много. И он их всех ненавидел.

Особенно потому, что их так много, и ему никак не удается отыскать среди них одного. Единственного.

Зачем они рвутся сюда и портят наши жизни?! Превращают их в ад.

Ведь разве не ад – то, во что превратилась его жизнь?

Но он найдет его, этого человека. Он дал себе слово, и он его сдержит.

Он найдет его, потому что он снова прилетит сюда. Не сможет не прилететь. Они все возвращаются, как перелетные птицы.

Мы беззащитны перед ними: перед их белой кожей, тонкими, мягкими волосами, светлыми голубыми глазами, соблазнительными и соблазняющими, как море.

Лгущими и опасными, как море. Зачем им море, если у них такие глаза?

За много лет он так и не сумел понять, зачем этим бесцветным северным людям ежегодно стремиться сюда. Он не задумывался о том, что это, возможно, совершенно разные люди, что приезжают не одни и те же: они казались ему на одно лицо, и нужно было старательно вглядываться в эти бледные или красно-обожженные лица, вслушиваться в чужую речь, чтобы определить – немец, швед, англичанин, русский…

Зачем они слетаются сюда? Чего им не хватает в их просторных, холодных северных странах? Чего они ищут – рая на земле?

Так они говорят, повторяя одно и то же, прочитанное в рекламных буклетах.

Как будто он может существовать – рай на земле!

Как бы не так!

Он-то знал, что на земле существует только ад.

2

Яблоко висело близко, почти над головой.

Не очень большое, светлое от солнца, с яркими, словно нарисованными карандашом, штрихами румянца – грушовка, китайка или… как его? Коричное? Конечно, коричное: даже аромат чувствуется. Мама всегда говорила: не «коричневое», Леночка, а «коричное» – от слова «корица», понюхай, как пахнет… мама все знала про яблоки, а я вот… ни про яблоки, ни про яблони. Только сижу под ними, любуюсь, собирать и то лень.

Полуприкрыв глаза и с наслаждением вытянувшись в шезлонге, Елена Георгиевна смотрела на яблоко. Качнувшаяся ветка на секунду скрыла его, зашевелились, как живые, пятна света и тени, из-за листьев выглянуло другое яблоко, улыбнулось ей своим красным ароматным боком и снова спряталось.

Зачем куда-то ехать?.. Август, в Подмосковье так хорошо, погода стоит дивная. Яблоки вот поспели… август… как там у Цветаевой? Август – астры, август – звезды… нет, дальше не вспомнить, особенно в такую жару. Надо что-то срочно придумать и сказать.

– Нет-нет, ничего… я тебя слушаю… это я так… про яблоки…

Зачем надо было брать с собой телефон? Все-таки прогресс и электрификация всей страны имеют свои негативные стороны. Вот пользовалась бы она своим старым аппаратом – и не надо было бы отвечать на звонки. Всегда можно сказать: я была в саду и ничего не слышала. А теперь? Когда все знают, что квартиранты подарили ей на Новый год радиотелефон, именно для того, чтобы носить с собой трубку и спокойно разговаривать, сидя в саду, разве теперь она может позволить себе не ответить? Впрочем, ради такого дела Инночка дозвонилась бы во что бы то ни стало и на старый домашний.

– Какие еще яблоки?! Ты хоть понимаешь, что нельзя упускать такой случай?! Неужели ты не хочешь…

– Не то чтобы не хочу… просто неожиданно как-то… там же жара сейчас, наверно, как в Африке!

– Жара, наверно, в этой Африке! – почему-то засмеялась Инночка. – Ты прям как дядя Ваня! Или кто это говорил – доктор Астров?

Какой еще Астров? Август – астры… нет, это из Чехова, кажется.

Муж ее старой университетской подруги был театральным художником, и поэтому Инночка всегда была в курсе всех премьер, удачных и неудачных постановок, закулисных интриг и прочих околотеатральных дел. Недавно он как раз занимался оформлением какого-то авангардного «Дяди Вани», ругал знаменитого Левенталя, когда-то делавшего декорации этой пьесы для МХАТа, вот Инночка и делает вид, что знает наизусть всю классику. Теперь еще о ней нельзя говорить «старая университетская подруга»! Недавно в зале Чайковского, когда Елена Георгиевна представляла ее кому-то, Инночка довольно резко высказалась по этому поводу: «И вовсе не университетская, и уж совсем не старая, вам не кажется?». Конечно, теперь у нее молодой… м-м… друг, приходится держаться.

Строго говоря, конечно, не университетская: они учились в разных институтах, Леночка в МГУ, на востоковедческом, а Инночка в консерватории, познакомились они в студенческом театре и, однажды разговорившись, остались вместе на всю жизнь. Ну и что такого? Как прикажете говорить? Подруга университетских времен, что ли? Кому интересно, что мы не сидели за одной партой в прямом смысле этого слова? Или все дело во втором слове? Они обе давно сошлись на том, что им «за шестьдесят», и никогда не уточняли никакие цифры. Зачем? Выглядят они, слава богу, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, старушками и бабушками их назвать язык не повернется, так пусть так оно и будет – за шестьдесят и все! При чем тут старость? Ее и нет вовсе, если чувствуешь себя прекрасно, седину закрашиваешь, имеешь возможность покупать лучшие – и действительно хорошие, не всегда врет реклама! – кремы и маски, а в зеркале видишь… ну, не совсем то, что раньше, но, в общем, если отойти на шаг, да иметь такое замечательное старинное зеркало, какое было у Елены Георгиевны, да сделать скидку на пресловутый возраст… нет, очень даже ничего!

Господи, о чем она – не университетская, и не старая, и не… да нет, кто же, если не подруга? Конечно, подруга: сколько лет они ни дня не прожили без обязательного телефонного звонка. Но уж точно не Инночка: по-настоящему подругу звали Ниной Николаевной, и почему все ее окружение, начиная с покойных родителей и кончая внучкой Асей, звало ее, переставляя буквы в имени, было загадкой, которая за давностию лет перестала интересовать кого бы то ни было.