Книга Ангел бездны - Пьер Бордаж

Пиб не любил неба.

С этого низкого грязного потолка вечно что-нибудь падало – струи дождя, град, молнии, тучи насекомых, птичий помет, ракеты дальнего действия, чей свист раздавался за несколько секунд до того, как они попадали в цель, ураган бомб, сбрасываемых самолетами-призраками с глухим, почти неслышным гудением.

Ночь Пиб тоже не любил. Потому что именно посреди сумерек и снов являлись легионеры, эти ангелы-хранители западной Европы. Однажды, внезапно разбуженный ревом мотора, Пиб отважился выскользнуть из кровати и посмотреть сквозь щель в ставнях спальни: какой-то грузовик на высоких колесах, покрытый брезентовым верхом, изрыгнул около двадцати фигур в черной униформе архангела Михаила, с посеребренными штурмовыми винтовками. Легионеры вышибли дверь ближайшего дома, откуда через несколько минут вышли, грубо волоча за собой мужчину и женщину. Пиб узнал родителей Зары, одной из своих подруг, а точнее – своей одноклассницы, круглой отличницы, успевающей повеем предметам, хорошенькой воображалы, которую, конечно, любить было не за что. Он запомнил две пронзительные картинки: худые ноги Зариного отца, торчащие, как сломанные карандаши, из наспех застегнутой пижамной куртки, и тучное белое тело ее матери, под которым рвались разлетающиеся полы пеньюара. Пиб поскорее отвел глаза.

Зара после этого так больше и не появилась в школе. Их классная объявила, что ее семейство не оправдало доверия Пророка и предало дело народа Запада, осаждаемого армией Джихада. Пьеру-Жану, который обеспокоился будущим Зары и двух ее сестер, классная ответила, что их, возможно, переведут в начальный питомник – школу Пророка, где они, избавившись от дурного влияния родителей, станут добрыми христианками и настоящими патриотками. Классная не упустила случая похвалить наших солдат, не жалеющих собственной жизни на Восточном фронте. Если бы не они, если бы не их отвага, фанатики Джихада наводнили бы всю западную Европу, как полчища скорпионов. «Скорпион – это ядовитое насекомое, которое способно пережить ядерный взрыв и которое надо давить каблуком», – напомнила она звенящим от волнения голосом. Пиб заподозрил, что она прибавила это, чтобы снять подозрение с себя. В прошлом году, когда он учился в шестом классе, у них сменилось четверо учителей по французскому, двое – по религиозному воспитанию и трое по истории, и это ясно доказывало, что школа, так же, как улицы, дороги, как восточные границы Румынии и Польши, стала опасным местом со времени пришествия легионов архангела Михаила.

«Ты уверен, что ваши учителя не забивают вам голову разными странными идеями?» – регулярно спрашивал у него отец. «Если что, скажи нам с мамой. Мы шепнем пару слов нашему комиссару полиции».

Пиб не понимал, какие такие странные идеи имеет в виду отец. Классная говорила им, что раньше люди считали, будто происходят от обезьян. Это утверждение, возможно, принадлежало к разряду «странных идей», однако, увидев брезгливое выражение на физиономиях учеников, она тут же добавляла, что сама ни на йоту не верит в эти россказни, что Создатель сотворил человека по своему образу и подобию, как сказано о том в Бытии, и что, слава Богу, существо, в котором имеется частица Господа, уж никак не может произойти от какого-то косматого зверя, вонючего и глупого.

Электричество отключали каждый день часов около восьми, кроме того, свет пропадал из-за бомбежек, грозы, саботажа или неисправности старых выключателей. Тогда на смену лампочкам приходили свечи, они с тонким потрескиванием обкусывали темноту и распространяли тяжелый запах теплого воска. В пляшущих язычках пламени вещи и люди словно попадали в иное измерение. Так, лица отца и матери Пиба превращались в застывшие, но скрипучие маски, а лицо сестры – в кончик лезвия, которое того гляди уколет. Эти язычки пламени были также знаком светомаскировки, долго тянущихся часов удушья и заточения. Гражданские помощники легионеров получили приказ стрелять без предупреждения во всякого, кого застанут на улице между восемью вечера и шестью утра. И тут уж они отводили душу: бывали ночи, когда лабиринты улиц становились местом настоящей охоты за людьми.

Хотя родители Пиба с похвальным рвением соблюдали как закон Божественный, так и закон военного времени, они почти всегда пребывали в тревоге. Они боялись всего: любого пустяка, шума, тени, боялись анонимных доносов, боялись – настоящего, будущего, прошлого. При малейшем подозрительном шорохе они бросались в подвал своего дома, где собрали запасы на десять месяцев: вода, консервы, мука, подсолнечное масло, соль, сахар, карманные фонарики, батарейки, свечи, спички, респираторы, фильтры, кислородные баллоны, газовые баллоны. Иногда они проводили там всю ночь, заставляя Пиба и его маленькую сестру спать на сырых и вонючих матрасах в жуткой духоте. Пиб ненавидел эту зловещую и крохотную комнатенку, как ненавидел отца, когда тот вскарабкивался на мать, предварительно удостоверившись – а ты как думал! – что ребята спят. Тогда раздавался невыносимый звук от соприкосновения потных тел, слышалось шуршание мятых простыней и дыхание, похожее на вздох сифона в ванной, на свист лопнувшей шины, на одышку мучимых жаждой собак. Временами горячий выдох обжигал затылок Пиба, вызывая у него тошноту или желание кого-нибудь укусить. Он спрашивал себя, испытывают ли то же самое его приятели, становясь свидетелями ночных тайн в своем доме? Он завидовал ребятам, оказавшимся на улице в результате бомбежек, «подонкам», тем, кто, по словам его отца, вновь превратился в дикарей, поганым бродяжкам, которых надо срочно отправить в исправительные центры. Но помещений для них и желающих их отлавливать не хватало. Вооружившись крупнокалиберными винтовками, пусковыми ракетными установками, гранатометами, «подонки» рэкетировали все кварталы больших городов, разъезжая средь бела дня на бронетранспортерах, чтобы продемонстрировать силам порядка, что им наплевать на Бога, Закон и Родину – этих трех столпов Великой Европы. Пока что легионеры ими не интересовались. У них хватало по горло других дел: отразить атаку джихада на Восточном фронте, выловить тех, кого подозревают в симпатиях мусульманам, восстановить и укрепить божественный закон, поруганный отступническими правительствами в XIX, XX и в начале XXI века.

«Ничего, они еще сведут счеты с этими негодяями! Как только Господь поможет нам одержать победу над этими… этими…»

Папа никак не мог найти подходящих слов, чтобы выразить всю свою ненависть к фанатикам джихада. Пиб с удовольствием подсказал бы ему: яйцерезы, ублюдки, арабские отморозки – так звали их между собой ребята, играя на переменах в школьном дворе. Но он не знал, как к этому отнесутся родители. Слово «бордель» стоило ему звонкой пощечины, а «шлюха» – трех дней запрета на телевизор, что, впрочем, не так уж и расстроило его: цвета, герои, да и сам сценарий тех мультяшек, которые показывало с пяти до полшестого общество «Молодежь и мораль», были просто отвратными. «Яйцерез», «ублюдок», «отморозок» – за эти слова не похвалят двенадцатилетнего парня, пусть даже ему скоро тринадцать и он гордится несколькими волосами на лобке и тем, что целовался уже с тремя девчонками: одну целовал просто в губы, с другой они касались языками, а третьей при этом помял грудь под майкой.