Книга Я тебе не ровня - Лариса Шубникова

Где-то в Древней Руси… Мир, в котором живут герои — условен. Все события выдуманы, а совпадения случайны.

— Ариша, где ты? Пойди-ка, свечу мне принеси!

— Бегу, деда, — рыжая девчонка метнулась в клеть и ухватила пук свечей.

Бежала в гридницу, зная — если дед просит свечу, значит, будет учение. Урок.

— Ох, и быстрая ты. Как есть егоза.

Пока Ариша вставляла новую свечку, пока усаживалась на лавку, расправляя подол запоны*, дед уложил на столе свиток и принялся читать вслух.

Осень на дворе: небо хмурое, дороги развезло. Холодов еще нет, а потому грязно, серо и тоскливо. Ни тебе игр, ни гуляний. Одна радость — дедовы уроки.

Ариша с дедом жила сколько себя помнила. Тот был человеком ученым, служил князьям, что могли позволить себе платить за уроки. Подолгу не задерживался ни у кого — переезжал часто, будто бежал. Аришка привыкла, что нет у нее подруг, нет дома, а есть дед, которому все неймется, не сидится на месте.

— Сие есть перемётно* на славянский — радость, — у деда голос приятный, но тихий. — Арина, слышала? Повтори-ка.

— Хара, — послушно повторила внучка.

И так еще долго. Дед читал по-гречески и заставлял внучку повторять, запоминать и писать чудные слова. Проку от того учения было маловато — языков Ариша не выучила вовсе, но кое-какие слова разумела. А вот счет и письмо девчонке удавались. Лихо считала внучка ученого мужа, а уж писала так, что любо дорого! Читала без запинки и дед почитал ее девицей образованной. Не было таких среди простого сословия, а если уж начистоту, то и в боярском немного бы сыскалось.

Аришка быстрой была, как рыбка. Все-то у нее со смехом, с шутками. И сама все больше бегала, чем ходила, хоть дед и ругал ее за эдакое буйство. Ведь не маленькая уже, шестнадцать годков стукнуло, а все как дитё малое. То камешки собирает, то с собаками говорит. А если уж коня доведется приласкать-покормить, то радости на неделю. А так-то посмотреть — совсем невеста. Коса толстая, с кулак, и долгая. Рыжая, будто солнцем целованная. Мордашка милая, улыбчивая. Зубки меленькие, белые. Ну и девичья стать уже образовалась, как без нее? Все на месте — округло там, где надо, стройно везде, где нужно.

Дед — Михаил Афанасьевич — замечал уж, что на Аришку парни заглядываются, а потому стал вести с себя с внучкой строже. Запрещал ходить одной, где невместно. Следил и всячески уговаривал сдерживать свой нрав — улыбчивый и шутейный. Но где ему совладать с непоседливой внучкой? Та нос-то свой везде совала, все ей интересно было, да ново. Вот и уследи, попробуй. Особо, когда уроки с княжичами да воеводскими сынками, а девка невесть где бродит.

Тяжело приходилось, только дед внучку любил, знал, что одна у него отрада, хоть и хлопотная. И дело вовсе не в характере, а в том, как эта девчонка ему досталась.

Родной она Михаилу Афанасьевичу не была вовсе, взял он ее на воспитание четырех лет от роду и повез по свету. История темная, и о ней ученый муж никому и никогда не рассказывал. Даже Арине.

— Деда, а когда будем читать? Вон ты утресь принес свитки новые. Никак князь Владислав дал?

— Не утресь, а утром, — поправил дед привычно. — Дал. Завтра и начнешь. В них о Египте.

— А сейчас чего же? Нельзя? — обиделась Аришка.

— Уймись, непоседа! Свечей переведешь на неделю вперед, коли ночью читать вздумаешь.

Любила Аринка читать про неведомое, вот хлебом не корми, дай новое узнать. Дед и таскал для внучки свитки да книги, что давал княжич. Своих тоже было, да их Ариша успела уж и выучить, а новые покупать дюже дорого выходило.

— Дедушка, ну дай, голубчик, — канючила девушка, а дед ни в какую.

— Косу отрастила, учение освоила, а вот смирения и порядку девичьего как не знала, так и не знаешь! — выговаривал Михаил Афанасьевич.

— Деда Миша, я научилась бы, так у кого? — и дед замолчал.

Правда, у кого? Были чернавки, конечно: помыть, принести, постирать. А женщины мудрой для обучения Аринки не сыскалось, а ведь всем известно — нет мамки, наставницы, нет и толка. Много ли старый дед научит по бабьему уставу? Вот то-то и оно! С того Аринка и была малость мечтательной, и уж совсем свободной в разговоре с человеком любого сословия. И боярину могла ответить, и с чернавкой поболтать о насущном. О таких говорили — места своего не знает. Однако Аришку любили и прощали ей многое. То ли из-за косы солнечной, то ли от глаз ясных, то ли от улыбки лучистой. Кто ж знает?

Утром Михаил Афанасьевич Дорофеев встал задолго до света. Крякнул натужно, поднимаясь с лавки и прошаркал к оконцу малому. Оглядел двор, на который определили его и внучку жить, и понял — надо бы уже осесть и не где-нибудь, а у хороших людей. Уже и деньга какая никакая скоплена, и время его пришло. Старость она такая — кряхотливая, немощная, да и конец мог наступить быстро, нежданно, а внучку надо пристроить.

Сел к столу, достал бурый лист и стал писать старому своему другу — сотнику Медведеву. Тот воеводствовал у князя Бориса, среднего сына князя Болеслава Большого. Вот у него и просил приюта и защиты дед Михаил.

Позже, когда Аринка принесла утречать, отдал ей свиток малый и велел отнести к Федору Мамаеву — тот с последним в этом году обозом отправлялся в Паврень. А уж от Паврени-то всяко найдется запоздалая купеческая ладья, которая и довезет за деньгу-другую послание до Богуново. Там-то и проживал друг-сотник и рать его располагалась. Стало быть, ответ дед Михаил получит только с весенним теплом и сухотой. Ну, значит надо ждать и учить княжичей да боярских отпрысков.

Аринка послание взяла, зная уж, что скоро уедут. Так всегда было. Дед писал письмо и отправлял с обозом, а через несколько месяцев Ариша собирала короба и сундуки, садилась в телегу (ладью, повозку) и отправлялись они с дедом к новому месту.

Девушка накинула шушпан* и припустилась на двор к купцу Мамаеву.

Встретили ее по-доброму, а все потому, что младшой сын Федора — Петр, как говорили «убивался» по рыжей Аришке еще с прошлой Пасхи. Мамаевы девкой не то, чтобы довольны были, но породниться с ученым Дорофеевым зазорным не считали, тем паче, что за стариком и деньга водилась кое-какая. А потому и улыбались сладко большуха* Мамаевская и обе ее дочери.

— Аринушка, здравствуй, красавица. Редко заходишь, не радуешь нас, — сладко вещала дородная Мамаева. — Все в делах да в хлопотах? Хорошая хозяюшка.

И то правда. Аринка в работе проворная была — и постряпать, и порукодельничать. А уж кружева какие плела — всем на загляденье. Ни одного похожего рисунка, будто сам Ярило, что косу ее отметил, те завитушки ей нашептывал.

Аришка не стала уж возражать тётке, а поклонилась и ответила так, как надобно, но с вывертом.