Книга Блабериды - Артем Краснов

Полковник Галкин продолжал, и тон его вдруг стал мягче, почти смешливым:

— Ну, знаете, вообще-то не моё дело ставить диагнозы, но, как говорят: осень и весна — время обострений. Я ничего плохого не хочу сказать про журналиста, но, знаете, бывает: перетрудился на работе, что-то услышал, поленился проверить, опубликовал, не подумал. Я слышал отзывы о нём, могу сказать, что человек сам по себе такой, не вполне уравновешенный, — Галкин потряс рукой, дескать, осенний лист. — Я медицинских диагнозов ставить не буду, пусть специалисты займутся, но человеку, возможно, нужна помощь и наблюдение. И теперь вот я сижу перед вами, и коллеги мои сидят, и все мы оправдываемся, потому что кто-то что-то где-то написал. А почему он это написал — он, наверное, и сам не знает.

Галина ещё спорила с ним, но было очевидно, что её одинаковые аргументы не требовали от Галкина особенной изобретательности. Его личное обаяние оказалось сильнее: зал верил ему.

Вдруг стало очевидно, что я угодил в западню иного рода. Зачем властям обострять скандал, возбуждая зловонное дело против журналиста? Его проще признать невменяемым. Заключенным сочувствуют. Умалишенных забывают.

Посыл полковника Галкина упал на плодородную почву, и соцсети принялись обсуждать моё состояние. Выяснилось, что френды уже давно замечали признаки неуравновешенности и даже помешательства. Некоторые даже предсказывали подобный исход ещё месяц или год назад. Другие пытались защищать меня, среди них — Виктор Петрович Самохин. Но все аргументы сводились к тому, что я, в сущности, нормальный парень.

«Слушайте, я когда его первый раз увидела, по глазам поняла, что там особый случай», — написала дама, с которой я, по-моему, никогда не встречался.

Подонки, думал я. И соглашался с ними.

«Чёрный вариант» писался без самоконтроля, как фэнтези или альтернативная история. Я не планировал отвечать за сказанное. Это был выплеск под влиянием момента. Я не хотел публиковать его.

Я и есть сумасшедший.

* * *

Потекли недели. Я был готов к увольнению каждый день, но меня не увольняли. Единственным объяснением этому было негласное распоряжение оставить журналиста в покое, пока скандал не забудется. Может быть, расправу невольно отсрочили настырные западные экологи, живо интересовавшиеся моей судьбой. Уволенный или осужденный я привлек бы лишнее внимание.

Алик остался доволен шквальным трафиком и необходимостью отбивать атаки федеральных каналов, поэтому игнорировал меня без ожесточения. Плохой пиар — тоже пиар, думал он, вероятно.

Тема выдохлась через два дня. Люди не хотели больше знать про «Зарю», ракетную базу и Филино. Их внимание поглотил разбившийся автобус.

Не вызвали резонанса и несколько репортажей из Филино, авторы которых постарались нарисовать мрачную картину умирающего поселка. Иногда в этих репортажах мелькали знакомые лица, чаще других — глава филинской администрации Кожевников. Он устал от журналистов, был резковат и вызывал у меня почти родственную тягу. Журналисты этих чувств не питали и мстили ему в статьях, намекая на возможную роль Кожевникова в деградации Филино. Впрочем, эти соображения повисли в воздухе и ни к чему не привели.

Журналисты нащупали грань возможного и на этом успокоились. Власти остались равнодушны к их аккуратным провокациям. Выставленное напоказ Филино быстро надоело.

Единственным плюсом шумихи стало выделение денег на реконструкцию главной улицы Филино и обещание построить нормальный мост через железнодорожные пути году к 2020-ому.

Власти доказали, что верят в будущее Филино. Филино привыкло довольствоваться малым.

Скоро все переключились на стрельбу в центре города, внезапную смерть директора машзавода и не менее странную отставку прокурора.

Как-то вечером без предупреждения я заехал к Алексею Павловичу, психологу, которого мы с Братерским навещали ещё летом. Он принимал посетителя. Женщина за стойкой, деловая, как все врачи, попросила меня подождать тут же в приемной. Полчаса я листал журналы с никчемными статьями, которые словно написало приложение для Windows. Наконец, Алексей Павлович позвал меня в кабинет.

Я рассказал ему о недавних событиях, хотя он наверняка знал всё и сам.

— Вы ведь уже тогда поняли, к чему всё идет? Эта вторая часть моей натуры совсем не безобидна. Вы могли бы меня предупредить. Разве не в этом смысл психологов?

Бородач сидел напротив меня на стуле, опустив голову и сомкнув руки. Пальцы его стучали, как рычажки телеграфа.

— Видишь, — сказал он, тщательно обдумав слова. — Мне, конечно, хочется помочь тебе. Но что значит помочь? Ты идёшь по канату над пропастью. Нет, не так…

Он несколько секунд напряженно думал.

— Вот представь, что на вершине скалы есть безопасная площадка — это место, где мы все живём. И представь, что от неё вверх идёт узкий-узкий мост. Слева от него — паранойя, навязчивые состояния. Справа — психозы, шизофрения, теории заговора… И остаётся только шаткая грань, которую под ногами-то не видно. А впереди — место, куда ты идёшь. Всё, что я могу, это вернуться тебя в исходной точке, но это уже навсегда. Хочешь ли ты этого? Не знаю.

Я молчал.

— В другой ситуации я бы посоветовал обратиться к психиатру. Но с учётом твоих исходных данных, не уверен… Что сделает психиатр? Вернёт тебя к нормальности. А нормальность — это то, с чем ты борешься. Из неё есть выход.

— Куда? В безумие? В паранойю и психозы?

— Тут уж знаешь… как пойдёт.

— У меня странные сны. Видения. Мне часто снится одна женщина… Алиса… Я рассказывал вам. В жизни я к ней равнодушен. Она любовница моего босса. Во снах всё по-другому. Она как будто раздваивается.

— Или ты раздваиваешься, — он почему-то оживился. — Женщина, да… Триггер. Общайся с ней и ничего не бойся. Она не опасна.

— У меня и другие заскоки есть. Я иногда вижу себя там, где не должен… Мерещиться всякое такое…

— Может быть, ты просто начинаешь видеть невидимую птицу. Посмотри, — он показал за окно. — Есть она там?

Я снова уставился в окно, потом на раму. Сбоку порхнул воробей. Теперь мне удалось разглядеть его довольно хорошо.

— Я уже видел этот фокус. Это же и есть сумасшествие.

— А может быть и нет, — почесал он бороду. — Погоди, я тебе кое-что покажу. Хотя и не должен.

Некоторое время он рылся в смартфоне, потом развернул ко мне и включил запись.

Ролик был снят в этом же кабинете. На кушетки сидел я, но в самой позе, в развороте плеча, во вздёрнутом подбородке было что-то чужое.

За кадром журчал спокойный голос Алексея Павловича.

— … но ты же сам понимаешь, что это невозможно…

— Ты меня не знаешь, — ответил мой двойник на записи. Он не говорил, а хрипло каркал.

— Конечно, я тебя не знаю, я просто пытаюсь наладить…