Книга Людовик XIV, или Комедия жизни - Альберт-Эмиль Брахфогель

— Я вижу, что действительно дальнейший разговор ни к чему не поведет. В случае удачи ваших планов, принцесса, погибнет не Англия, а ваш дом. Свободный народ восторжествует над вашей ненавистью. Но не посчастливится только вам. Вы падете жертвой своего предприятия! Прощайте! Бог не покинет моего отечества!..

Лорд Жермин вышел и в дверях столкнулся с герцогом Филиппом и королем Людовиком. Оба спешили выразить принцессе сожаление о постигшем ее несчастье. За ними следовал английский посланник. Мрачно слушала принцесса Анна их общепринятые утешения и почти не отвечала им: на душе у нее было слишком тяжело. Лорд Жермин, которого она ненавидела, сумел внушить ей уважение. Его предостережения сильно беспокоили герцогиню Орлеанскую.

В ту же ночь лорд Жермин выехал из Парижа. В душе его была одна мысль, одно желание: спасти свое бедное отечество от роковых объятий Франции! Он спешил в Лондон, чтобы броситься к ногам своего государя и молить его не доверять дружбе сестры — герцогини Орлеанской. Надежды его не сбылись, предостережения и тут не помогли! Как только король Карл II получил известие о смерти своей матери, он назначил герцога Бекингема, до сих пор тайно проживавшего в Париже, своим официальным представителем при траурной процессии и этим облегчил ему сношения с Анной и Людовиком.

Давно не было в Париже таких прелестных дней, как весной тысяча шестьсот семидесятого года. В начале марта все деревья были уже в цвету. Королева Терезия еще к Пасхе переехала в свою летнюю резиденцию Сен-Жермен. Причиной такого раннего переселения она выставляла слабое здоровье дофина, но, в сущности, ехала потому, что чувствовала себя лишней в Париже. Добровольное уединение королевы было тем приятнее для Людовика, что он всеми силами старался скрыть от нее завязавшиеся отношения с Англией. С тех пор, как Людовик объявил своей супруге, что имеет полное право удалить ее навсегда, Терезия стала необыкновенно покорна. Давно желанный мир Франции с Испанией, казалось, вполне удовлетворил ее политические стремления, в которых, впрочем, она была, скорее, орудием других. Она, по-видимому, совершенно примирилась со своим странным положением при дворе своего супруга. Но, судя по наружности, и король и Анна жестоко ошибались как в Терезии, так и в ее новом штате. Она ничего не простила, ничего не забыла: свое унижение перед герцогиней Орлеанской королева скрыла в глубине сердца, под маской равнодушия и спокойного сознания собственного достоинства. Как все флегматичные натуры, Терезия раздражалась не скоро, но раз воспринятое впечатление оставалось навеки; и со времени слишком памятной для нее сцены в кабинете короля Терезия с холодной, рассчитанной ненавистью следила за каждым шагом герцогини Анны, выжидая только удобной минуты, чтобы погубить свою жертву. Двор, назначенный ей королем вместо испанской камарильи, как нельзя более соответствовал ее планам. Людовик XIV полагал, что люди, испытавшие на себе всю тяжесть его гнева и снова поднятые им из ничтожества, должны быть самыми верными слугами, но, как во многом, ошибался и в этом. Сен-Марсан, герцог де Гиш, Гранчини, графы Нуврон и д’Эфиа, недавно выпущенный из Бастилии, только и думали о мести за все невинно перенесенные, по их мнению, гонения; но мстить они хотели с полной безопасностью для самих себя.

Ее величество королева готовилась к обыкновенной предобеденной прогулке. Гофмаршал де Монбассон ушел вперед с девятилетним дофином и товарищем его игр, молоденькой мадемуазель де Фонтанж. Мадам Гранчини, Сен-Марсан и Нуврон ожидали королеву.

— Де Гиш давно бы должен вернуться с утренней аудиенции! — проговорила Терезия, выходя на террасу к своей свите. — Что бы такое могло его удержать?

— Вероятно, его величество, а может, и желание собрать сведения о чрезвычайном английском посланнике, — ответила Гранчини. — Сомнительно тоже, чтобы герцог мог во времена аббатов Лашеза и Летелье… — Шум в соседней комнате заставил ее обернуться. — Да вот он сам, в пыли, в грязи, прямо с лошади, случилось что-нибудь необыкновенное! — шепотом добавила она.

Терезия многозначительно кивнула герцогу де Гишу, стоявшему далеко не в церемониальном туалете на пороге ее салона, широкая дверь которого вела прямо на садовую террасу. Герцог понял знак и отступил вовнутрь комнаты.

— Гранчини, вы пойдете с Нувроном за его высочеством и до нашего прихода займете разговором Монбассона. Вероятно, мы присоединимся к вам у оленьей сторожки. Утешьтесь, мы принесем вам целую кучу новостей!

Королева, улыбнувшись, подозвала к себе Сен-Марсана и вошла с ним обратно в салон.

— Что нового в Париже? — спросила она у де Гиша.

— Сегодня ночью Бекингем уехал в Лондон. Он везет туда документы относительно союза Франции с Англией.

— Но договор еще не заключен?

— Нет. Тут примешалось еще кое-что. Поговаривают о путешествии короля и Орлеанов во Фландрию.

— Во Фландрию? Там, вероятно, подпишут трактат, взорвут на воздух союз держав против Франции и предадут в руки его величества Голландию и Нидерланды.

— Весьма вероятно.

— Кто сообщил вам это известие?

— Граф д’Эфиа. Дня два назад принц Филипп говорил ему о возможности путешествия во Фландрию, так как его величеству необходимо лично обозреть новые провинции. Слова эти побудили д’Эфиа расследовать дело дальше. Пурнон, гофмейстер принцессы, человек, готовый на все, лишь бы ему позолотили руки, и давнишний приятель графа, дал ему возможность тайно проникнуть в собственный кабинет Анны, где д’Эфиа узнал все нити политики Бекингема.

— Д’Эфиа видел, следовательно, бумаги Анны Орлеанской! Это весьма важно. Пурнон не пожалеет, если будет нам хорошо служить. Нет ли чего от Лашеза или Летелье?

— Летелье сообщил мне, что сегодня очень рано утром его племянник Лувуа был потребован к королю. Он получил тайное повеление о весьма обширных вооружениях, которые должны производиться как можно незаметнее во всех провинциях, а к весне будущего года Франция должна быть готова к бою.

— Он нарушит мир! Посмотрим! Судьба будет, пожалуй, сильнее его!

— Самое лучшее я приберег к концу!

С этими словами де Гиш вынул из камзола пачку писем. Три из них подал королеве, а одно протянул Сен-Марсану, прибавив с улыбкой:

— Хорошо, что я тотчас же могу передать вам это письмо, Марсан.

Терезия бросила испытующий взгляд на свои письма.

— А мои шли тем же путем, как и его письмо? Через Лашеза?

— Точно так, ваше величество. Это самый верный и безопасный путь.

— Ваше письмо может быть сообщено и нам, Сен-Марсан?

— Боюсь, что нет, ваше величество, если только я верно угадываю писавшего. Письмо мое, как думаю, от далекого дорогого друга и касается во всяком случае семейных дел.

— Мы полагали, что со смертью вашей благородной матери семья ваша состоит только из вас одних, граф.

— К несчастью, я теперь единственный Марсан. Но есть еще некто, причисленный к нашей семье, я люблю его, как родного брата, и он был очень дорог моей бедной матери. В настоящее время у меня нет друга дороже его!