Книга Мальчик, который рисовал кошек, и другие истории о вещах странных и примечательных - Лафкадио Хирн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Где-то среди камней в пруду живет маленькая черепашка, вероятно оставленная в саду прежними арендаторами этого дома. Она очень мила, но ухитряется оставаться невидимой неделями кряду. В народной мифологии черепаха является слугой божества Компира[130]; и если набожный рыбак обнаруживает в своих сетях черепаху, он пишет у нее на спине иероглифы, означающие «слуга божества Компира», а затем дает ей добрый глоток саке и отпускает на волю. Считается, что черепаха очень любит саке.
Некоторые говорят, что сухопутная черепаха, или каменная черепаха, – это слуга божества Компира, а морская черепаха – это слуга подводной империи Дракона. Говорят, что морская черепаха обладает чудесной силой создать одним своим выдохом облако, туман или великолепный дворец. Она служит одним из персонажей красивой старинной народной сказки об Урасима Таро[131]. Все черепахи, как считается, живут тысячу лет, в силу чего одним из самых распространенных символов долголетия в японском искусстве служит черепаха. Но черепаха в изображении местных живописцев и художников-металлистов чаще всего имеет весьма странный хвост или, скорее, множество маленьких хвостиков, которые тянутся за ней подобно нижней кромке соломенного плаща мино, в силу чего ее называют мино-гамэ. Следует сказать, что некоторые из черепах, содержащихся в священных водоемах буддийских храмов, достигают весьма и весьма почтенного возраста, и некоторые водные растения прикрепляются к панцирю этих созданий и тянутся за ними, когда черепахи идут. Миф о мино-гамэ, как предполагается, получил свое происхождение из древних художественных попыток изобразить, как выглядят такие черепахи с водорослями, прилепившимися к их панцирям.
X
В самом начале лета лягушки на удивление многочисленны и с наступлением сумерек задают такие концерты, что и пером описать невозможно; но с каждой проходящей неделей их ночные буйства становятся все тише, а их число убывает под натиском множества врагов. Большое семейство змей, некоторые длиной полных три фута, время от времени совершает набеги на эту колонию. Их жертвы часто издают жалобные крики, которые находят живой отклик, когда только это возможно, у кого-нибудь из домочадцев, и много лягушек было спасено моей юной служанкой, которая легкими ударами бамбуковой трости заставляет змею отпустить свою добычу. Эти змеи прекрасные пловцы. Они вполне вольготно чувствуют себя в этом саду, но они появляются только в жаркие дни. Никому из моих людей и в голову не придет поранить или убить одну из них. Более того, в Идзумо говорят, что убить змею – к несчастью.
– Если вы убьете змею, которая ничем вам не угрожала, – уверял меня один крестьянин, – вы потом найдете ее голову в комэбицу [короб, в котором хранится вареный рис], когда снимете крышку.
Но змеи пожирают сравнительно мало лягушек. Дерзкие коршуны и воро́ны – вот самые неумолимые их уничтожители; есть также очень милая ласка, живущая под кура (сараем) и ничуть не стесняющаяся выхватить рыбу или лягушку из пруда даже на глазах у самого хозяина усадьбы. Есть также кот, который браконьерствует в моих заказниках, – худой и вечно голодный бродяга и виртуозный ворюга, которого я неоднократно, но каждый раз безуспешно пытался отучить от бродяжничества. Отчасти в силу аморального характера этого кота, отчасти оттого, что ему случилось иметь длинный хвост, за ним закрепилась скверная репутация, и, по всеобщему убеждению, он – некомата, или кот-демон.
Верно, что в Идзумо некоторые котята рождаются с длинным хвостом, но вырасти длиннохвостыми им дозволяется крайне редко. Ибо естественная склонность котов – обращаться в бесов, а стремление к такой метаморфозе может быть пресечено лишь усекновением их хвостов, пока они еще котята. Коты – это чародеи, с хвостами или без хвостов, и обладают магической силой пускать мертвецов в пляс. Коты неблагодарны. «Корми собаку три дня, и она будет помнить твою доброту три года; корми кота три года, и он забудет твою доброту через три дня» – гласит японская пословица. Коты вредоносны: они раздирают циновки, дырявят сёдзи, а также точат свои когти о стойки токономы. Коты были прокляты: только кот и ядовитая змея не оплакивали смерть Будды, и им никогда не узнать блаженства Гокураку. В силу всех этих причин, а также иных, слишком многочисленных, чтобы их здесь излагать, коты не пользуются большой любовью в Идзумо и вынуждены проводить бо́льшую часть своей жизни на свежем воздухе.
XI
Не менее одиннадцати видов бабочек побывали в окрестностях лотосового пруда за последние дни. Самый распространенный вид – снежно-белая бабочка. Считается, что больше всего ее привлекает на, или рапсовое растение; и когда маленькие девочки видят ее, они поют такую песенку:
Но самые интересные насекомые – это, несомненно, сэми (цикады). Эти японские древесные сверчки намного более выдающиеся исполнители, чем даже удивительные цикады тропиков; и они менее утомительны, ибо почти для каждого месяца, на протяжении всего теплого времени года, имеется свой, отличный от остальных вид сэми, со своим, совершенно отличным от остальных репертуаром. Имеется, как я полагаю, семь видов, но я познакомился только с четырьмя. Первым в моих деревьях можно услышать нацу-дзэми, или летнего сэми: он издает звук, подобный японскому слогу дзи, начинающийся сипло, как при одышке, и медленно нарастающий до пронзительного свиста на самой высокой ноте, похожего на паровозный свисток, а затем вновь затихающий до нового астматического хрипа. Это дзи-и-и-и-и-иииии настолько оглушающее, что когда два или три нацу-дзэми подбираются близко к окну, я вынужден бываю их прогнать. К счастью, на смену нацу-дзэми вскоре приходит минмин-дзэми, многим более утонченный музыкант, чье название происходит от издаваемой им чудесной ноты. Говорят, что он «поет, как буддийский жрец, декламирующий кё»; и в самом деле, услышав его впервые, с трудом верится, что слышишь всего лишь цикаду. После минмин-дзэми в начале осени наступает черед красивого зеленого сэми – хигураси, который издает удивительно чистый звук, подобный частому звону маленького колокольчика – кана-кана-кана-кана-кана. Но самый изумительный посетитель из всех приходит еще позднее – это цуку-цуку-боси[132]. Я полагаю, что этому созданию нет равного во всем мире цикад: его музыка совершенно неотличима от пения птицы. Его название, как и название минмин-дзэми, ономатопоэтическое, но в Идзумо звучание его песни передается так:
