Книга Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

Привел себя в порядок: затянул ремень, надел через плечо противогаз и санитарную сумку, сдвинул кобуру с пистолетом на правое бедро, постучал в будку командира и доложил, что слушаю его. Командир пригласил войти и сказал, что поеду с ним. Отвезет меня в медсанвзвод, где буду помогать им в работе. Об этом получил распоряжение из штаба бригады. Добавил, что раненых много, оставшиеся в живых медики справляются с трудом. С ехидцей заметил, что, должно быть, отоспался в летучке и пора приобщиться к более горячему делу. Приказал сесть мне в кузов его полуторки.

Забрался в кузов. После тепла летучки стал зябнуть. Укрылся брезентом, но теплее не стало. Машина тронулась. Дорогу не видел. Машину бросало во все стороны, меня качало по кузову. Через какое-то время стали и я услышал: «Приехали, выходи!»

Я слез и мятый, замерзший поплелся за ним. Невдалеке были развалины крупных домов, шли мимо разбитых и сгоревших построек, мимо ряда землянок, блиндажей. В палатке застали доктора Гасан-Заде, и командир мой иронически доложил ему, что привез пополнение. Пожелав успехов, оставил нас и отбыл на командный пункт бригады.

Доктор Гасан-Заде вместо «Здравствуй» в упор мне выпалил:

— Будешь отвозить раненых в госпитали. Некому стало. Иванова уже нет, знаешь? У всех работа, задыхаемся, — показал он большим пальцем вдоль горла.

— Есть тут работать! — по всей форме ответил я.

— То-то ж. Помогай грузить раненых. Повезешь их в Купоросное. Туда ближе, и там есть хирургический госпиталь. Как загрузят машину, сразу и поедешь.

Развернута была приемно-эвакуационная палатка, где и делали перевязки. Зашел в палатку. Вся была заставлена носилками с лежавшими на них ранеными. Некоторые сидели на носилках и на ящиках-комплектах по углам палатки. В обеих палатках топились железные печки, но было довольно холодно, чуть выше нуля.

От раненых узнали, что наши ведут бои в районе больницы, в центральной части южной половины города. Действуют совместно с 143-й морской бригадой и частями 422-й стрелковой дивизии. Попадались нам раненые из этих частей, а часть наших попадала к ним в медсанбат.

Загрузили две санитарные и одну бортовую машины и выехали на юг в Купоросное. Захватил на всех заполненные «карточки передового района» — своего рода краткие истории болезни. Дорога, как и все после только что прошедших боев, страшно разбита, заснежена и в сугробах, трудно различимая в метель.

Меньше чем за два часа добрались до Купоросного. Без волокиты сдал раненых в ХППГ. Один из раненных в живот был мертв.

По прибытии в медсанвзвод узнал, что наши заняли больницу и продолжают вести уличные бои за дома, расположенные у городского вокзала Сталинград-2, взаимодействуя с бригадой морской пехоты и частями стрелковой дивизии.

Санитарную машину, с которой прибыл, сразу же загрузили очень тяжелыми ранеными и тотчас нас отправили. Среди них были раненные в живот и грудную клетку. Они нуждались в срочной специализированной медицинской помощи, и их не стали задерживать в медсанвзводе. Были в пути около полутора часов. Эти тяжелые больные скончались в пути от внутреннего кровотечения и шока. Хотя их и укутали в ватные конверты, они еще сильно промерзали. Оставил всех раненых и умерших в ХППГ и убыл в медсанвзвод, куда прибыл уже после обеда. Попили с водителем кипяток из чайника, стоявшего на плитке в палатке, но не согрелись. От обеда ничего не осталось. Пошел в «мужской» блиндаж, где топилась печка и можно было согреться. Присел на ящик, тепло разморило меня и сидя, должно быть, задремал. Разбудил меня Шепшелев. Говорит, что долго тормошил, а я все соплю, но не просыпаюсь.

— Раненых привезли, вставай, помоги сгрузить и подготовить к эвакуации. Ты повезешь.

С трудом встал. Как был в шинели, подошел к ведру, набрал в кружку воды, сполоснул руки, промыл глаза, щеки, нос и вытерся куском бинта. Не помню, сколько суток не снимал шинель. Снял валенки, перемотал портянки, которые сбились комом. Вышел из блиндажа. Дыхание перехватило морозом. Стал помогать сносить раненых. Гасан-Заде осмотрел бегло всех раненых в первой палатке и указал, кого направлять в перевязочную, а остальных распорядился тут же подбинтовать, подправить повязки. У многих повязки, пропитанные кровью, промерзли, их стали менять, что вновь вызвало кровотечение. Так и оставили.

Кому-то надо было поправить или заново наложить шины. Этим занялся я с Шепшелевым. Люба, Майя и Нина работали в перевязочной. Эти раненые поступили из района городского вокзала. В основном это были танкисты, многие с ожогами. Трудно представить, какие муки и страдания они переносили. Горевшая одежда и горевшее тело. Раздеть в такой сильный мороз, чтобы перевязать пострадавшие участки тела, не решались на поле боя.

У некоторых повязки были наложены поверх комбинезонов. Шинели или полушубки поверх повязок невозможно было надеть, и раненые, кроме всего, еще мерзли. Раздевать догола не стали, чтобы не причинять дополнительные травмы и страдания. Подбинтовали, напоили горячим чаем и назначили их для эвакуации. Были тяжело раненные в бедро и живот.

Везти их приказали мне. Погрузили раненых в две санитарные машины, и без задержек мы вышли в направлении Купоросного по знакомой уже дороге. В момент отъезда привезли ужин. Взяли котелки с кашей с собой в кабину и с водителем как-то поели на ходу. Дорого было время для раненых, и мы спешили. Через полтора часа были там. Раненный в живот скончался в дороге. Очень отяжелел один из обожженных. Сдал раненых и умершего в тот же ХППГ. На этот раз меня с водителями накормили горячим ужином. Не смогли отказаться, уж очень хотелось есть.

Благополучно вернулись в медсанвзвод около полуночи. Обратный путь шли быстрее — час с небольшим, несмотря на ночь. Видимость была вполне удовлетворительная — белый снег вокруг, и путь освещала луна.

Пошли греться в «мужской» блиндаж. Там узнали, что южную группировку вражеских войск расчленили еще на две части и добивают. Наши ворвались на территорию вокзала, но были отброшены. Вели бои непосредственно у его стен. Стали сдаваться большие группы немцев в плен. Поздно дошло до них.

Постепенно согрелся, стало клонить ко сну и, должно быть, стал дремать, но зашел доктор Гасан-Заде и сказал, что вызывает меня в «женский» блиндаж бригврач Джатиев. Оказывается, он с вечера прибыл после проведенного лечения по поводу злополучного ранения. Я зашел, доложил. Тепло меня встретил, спросил, как идут дела у меня, и, не дослушав, сказал, что поеду с ним прямо сейчас на командный пункт бригады. Ему надо доложить командиру бригады, что вернулся в строй, а я в обратный рейс повезу раненых. Поедем санитарной машиной. В блиндаже было тепло. Горела лампа «летучая мышь». Сидели медсестра Нина — его жена, доктора Люба и Майя. Нина предложила мне кружку чая, придвинула кастрюлю с сухарями. Джатиев предложил сесть, и я, конечно, не мог им отказать. Они все были без шинелей, в телогрейках. Я попросил разрешения снять шинель. Стало легче спине, пояснице от висевших сумок, ремней. Майя очень устало выглядела, как и все остальные. Видно, только сейчас им удалось всем собраться, отдохнуть, пока прекратился поток раненых, хотя ждали с минуты на минуту.