Книга Стокгольм delete - Йенс Лапидус

Дама с жидкими волосами кивнула.

– Нет, не ошибаетесь.

– За столом обвиняемых у нас Никола Максумич… – И опять: – Я не ошибаюсь?

Никола наклонился к жидкому микрофону и произнес почему-то по-английски:

– Yes. – Сообразил, что его «yes» звучит, как будто судья и в самом деле ошиблась, и быстро повторил ее слова: – Нет, не ошибаетесь. Не ошибаетесь.

Его голос отдался гулким эхом.

– А рядом с вами, обвиняемый, ваш официальный адвокат, Эмили Янссон?

– Именно так.

Эмили говорила все так же ясно и четко.

Судья черкнула что-то в блокноте.

– Хотелось бы знать, нет ли каких-либо обстоятельств, мешающих проведению судебного заседания?

Обвинитель и Эмили ответили хором.

– Нет, ваша честь.

Никола покосился налево. Довольно много людей. Больше, чем он думал. Есть такие: делать нечего, вот они и шляются по судам. А может, какая-нибудь учебно-ознакомительная экскурсия. Но Хамон пришел, и Юсуф пришел. Сидят и подмигивают, как только он на них посмотрит. И Паулина. Лицо очень серьезное. Или улыбнулась ему? Отсюда не поймешь. Довольно далеко, метров пятнадцать, не меньше. Но пришла!

И мама, конечно. Прервала свой странный отпуск.

Судья произнесла стандартную речь, объяснила, как должно пройти заседание.

Настала очередь обвинителя. Эмили заранее прошлась буквально по всем пунктам, предупредила, на какие моменты будет напирать прокурор. Никола все это знал – не в первый раз. Процедурная сторона не особенно его интересовала.

На камерах наблюдения в супермаркете и на прилегающей территории зафиксировано следующее: двое в темной одежде и мотоциклетных шлемах с темными визорами взломали дверь. Вот они движутся между полками. Хорошо… никакого шлема при Николе не нашли. На одежде, как ее ни анализировали, – ни следа взрывчатки. Никаких отпечатков пальцев, следов ДНК – ни в магазине, ни на мотоцикле, валявшемся на посыпанной гравием дороге. Удалось установить происхождение пластида: строительный склад в Больсте, откуда он был украден два года назад. И все. Криминалисты сделали слепки на месте взлома двери, но орудия, которым взламывали дверь, не нашли. Полиция конфисковала его телефон, но и в телефоне никаких подозрительных сведений не найдено.

В чем Николе повезло – он все время был в перчатках и в шлеме, к тому же залил краской камеру в конторе: лицо нигде не видно.

Второе везение: успел выбросить свитер, шлем и рюкзак в озеро. Вот где уж точно были бы следы взрывчатки…

Чистая работа.

В чем Николе не повезло – чересчур уж быстро привезли кинологов.

Обвинитель говорила примерно час.

Следующий пункт протокола: допрос обвиняемого.

– Я не могу, – шепнул Никола Эмили. – Плохо себя чувствую.

Эмили попросила паузу.

Никола помчался в туалет. Он был уверен, что его пронесет, – ничего подобного. Пустое. Он встал, натянул штаны, вымыл лицо и вернулся в зал.

Ему показалось, что охранники ехидно улыбаются, – наверняка он не первый такой.

Надо держаться.

Сунул руки под стол, собрался и, не отрываясь, стал смотреть на обвинителя.

Ему показалось, что его допрашивают сутки напролет, хотя прошло минут сорок. Собственно, ничего он не добавил. Упрямо повторял свою версию: шел к дяде, он может подтвердить. Посмотрите в моем телефоне – я как раз в это время ему звонил. Немного заблудился, там лесок рядом – и тут меня искусала полицейская овчарка.

Интересно, что думает Эмили? Верит ли, что он ни в чем не виновен?

Иногда ему казалось, что да. Верит.

Перерыв на ланч.

Подогнали машину, перевезли его назад в камеру. Езды – секунд тридцать. Принесли поднос: гороховый суп с хлебом.

Есть он не стал.

После ланча приступили к опросу охранников и полицейских.

Один за другим они садились в свидетельское кресло и отвечали на вопросы: «Что вы видели на площадке у супермаркета?», «Как выглядел мотоцикл?», «Как далеко находилась ваша машина от места происшествия?», «Как выглядел мотоциклист?»

Ничего вразумительного. Ну да, телосложение удирающего на мотоцикле преступника напоминает Николино. И брюки вроде бы те же, что были на нем, когда его взяли. Эмили не задала ни единого вопроса свидетелям. Никола начал волноваться. Она должна была сделать из них фарш! Перекрестный допрос, или как там у них это называется. Уличить во лжи.

Во время второго перерыва Николу отвели в крошечную камеру прямо в суде. Эмили пошла с ним. Та камера, где он сидел, – чуть ли не пентхаус на Эстермальме по сравнению. А здесь ничего нет. Один стул.

Ни он, ни Эмили не садились.

– Почему вы позволяете им лить на меня помои? – спросил Никола, как только охранник закрыл за собой дверь.

– Они ничего весомого не добавляют. Пустые разговоры.

– Но они же говорят, что узнали меня!

– Они могут говорить все что угодно. Шлем и темная одежда… их показания ничего не стоят. Это не доказательство. Они не могут с уверенностью сказать, был ли это ты или кто-то другой. Это невозможно. А я не хочу задавать вопросы. Не хочу рисковать тем, что они скажут что-то, что пойдет тебе во вред.

– Судья выглядит так, будто собирается влепить мне лет пятнадцать.

– Успокойся. В твоем деле единственное шаткое место – кинолог. Он говорит, что пес тебя выследил. Дождемся его показаний.

И вот.

Дальняя дверь в зале суда отворилась, и вошел полицейский в форме. На поясе уоки-токи, ключи, фонарь и прочее полицейское барахло. Весь обвешан, как елка, и громыхает при ходьбе, как монеты в копилке.

Никола его не узнал – пес грыз его руку, и ему было не до снюта.

– Вы Карл Йерннакке? – спросил судья.

Полицейский кивнул и сел в свидетельское кресло. Большие, грубые руки и жидкие рыжие бакенбарды.

– Вы вызваны как свидетель по представлению обвинителя. Вам приходилось выступать в качестве свидетеля?

– Много раз.

– Тогда попрошу вас принести свидетельскую присягу. Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…

– Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…

– Дать правдивые и полные показания…

– Дать правдивые и полные показания…

– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять…

– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять.

Судья уставился на проводника собаки тем же пронзительным взглядом, что и на предыдущих свидетелей.

– И напоминаю вам, что дача ложных показаний влечет за собой уголовную ответственность.